Лион ИЗМАЙЛОВ

[navan]

http://ipicture.ru/uploads/080319/6bSVaFJJre.jpg

Родился 5 мая 1940 г. в Москве. Отец - Поляк Моисей Аронович (1909 г.рожд.), инженер-строитель, строил мехкомбинат в Москве и ВДНХ, погиб в 1943 г. Мать - Поляк Поля Моисеевна (1914-1982 гг.), служащая. Супруга - Сорокина Елена Петровна (1951 г.рожд.), окончила полиграфический институт, работала фоторедактором в журнале "Путешествия в СССР".

 

 

Печататься начал в 1969 году в "Литературной газете", с тех пор является постоянным автором рубрики "Клуб 12 стульев", за что "при дележе трех, заработанных им, премий "Золотой теленок" ему дважды доставались рожки и один раз ножки". В том же 1979 году Лион Измайлов начал выступать на профессиональной эстраде. Был неизменным участником концертов "Клуба 12 стульев", объездил с концертами всю страну: от Камчатки до Бреста и от Ташкента до Архангельска. Выступал в США, Германии, Израиле, Турции. На конкурсе юмористов "Алеко" в Болгарии награжден "Золотой медалью". Много лет Лион Измайлов писал для передачи "Радионяня", слушая которую "дети стали реже хулиганить, но чаще выражаться". С 1989 по 1991 г. вместе с Ангелиной Вовк был ведущим телепередачи "Взрослые и дети", выходившей на телеканале "Останкино". С 1991 по 1997 г. вел телепередачи "Шут с нами" и "Шоу-досье". Миниатюры, написанные Л.Измайловым, в их числе "легендарные" монологи учащегося кулинарного техникума (совместно с Ю.Воловичем), исполняются Г.Хазановым, Е.Петросяном, Я.Арлазоровым, Е.Шифриным, В.Винокуром и другими артистами эстрады.

 

Лион Измайлов - член Союза писателей СССР (1979 г.)

________________________________________________

Киртикуй, Кердыбаев!

Давай, Кердыбаев, киртикуй меня, не бойся. Сейчас новое время, Кердыбаев. И в нашем драматическом театре

имени оперы и балет сейчас полный свобода критики.

Давай киртикуй, Кердыбаев, киртикуй, а мы тебе за это "спасибо" скажем. Давай начинай. Так, молодец,

Кердыбаев. Понял тебя. Ты спрашиваешь, почему моя жена, заслуженная артистка всех республик, играет все

главные роли: Джульетты, Зухры, великий русский ученый Тимирязев? Это очень интересный факт, нам

совсем неизвестный. Скажи, Кердыбаев, а чей жена должен играть все главные роли? Может быть, твой,

Кердыбаев? Вот когда ты будешь главный, хотя бы режиссер, тогда твоя бездарная жена станет талантливый.

Она будет все роли играть. А пока ты киртикуй, а мой жена будет дальше играть.

Давай киртикуй, Кердыбаев. Ты только смело киртикуй, ты ничего не бойся, раз я тебе разрешаю. Так. Ты

хочешь знать, Кердыбаев, почему я старинный мебель из театра перевез к себе домой? Отвечаю. Потому что

это старинный мебель очень дорогой. Скажи, где мне взять так много денег, чтобы такой мебель купить? Ты

знаешь, главный режиссер как мало денег получает? Еще меньше, чем министр культуры.

Давай дальше киртикуй, Кердыбаев. Давай не стесняйся, показывай, какой змея мы пригрели на свой

волосатый грудь. Киртика нам сейчас нужна, как тебе деньги.

Так, вопрос понимаю, не понимаю, как такой вопрос может задавать порядочный человек. Почему мой мама

работает в кассе театра, а моя папа в буфете театра торгует? Отвечаю, Кердыбаев. Потому что родителей надо

уважать. Чтобы у них был обеспеченный старость. Ты о своем мама, папа не заботишься. Они у тебе нигде не

работают. Они у тебя сидят ждут, когда им Бог пошлет кусочек сыра. Моя мама-папа не ждут милости от

природы, они сами у нее сыр берут. Родителей, Кердыбаев, надо уважать, тогда у тебя дома будет много сыра.

Давай дальше киртикуй, Кердыбаев, мы тебя потом не забудем, если вспомним. Так. Ты спрашиваешь, почему

в санаторий "Актер" из всего театра езжу только я. Ай, зачем неправду говоришь! Почему только я езжу?! И

дочь моя ездит, и муж дочери, и его мама-папа оттуда не вылезают. Мой жена ездит, заслуженная артистка,

только что роль Чапаева сыграла. Очень хорошо сыграла, ей даже усы приклеивать не надо. Все ездим. Ты,

Кердыбаев, киртикуй, только объективно. Субъективно и подло мы сами умеем киртиковать.

Киртикуй, Кердыбаев. Если хорошо будешь киртиковать, премию дадим. Государственную. Если найдем такое

государство, которое согласится дать тебе премию. Так ты, Кердыбаев, спрашиваешь, почему я встречаюсь с

молодой, красивой артисткой Шмелевой? Ай, молодец, Кердыбаев, настоящий юный следопыт. Отвечу тебе,

Кердыбаев: потому что со старой и некрасивой мне встречаться неинтересно. Сам не понимаю почему.

Ну, давай еще киртикуй, Кердыбаев. Так. Ты, Кердыбаев, спрашиваешь, почему у меня нет театрального

образования, а я главный режиссер? Отвечу тебе прямо и откровенно, так, чтобы ты, Кердыбаев, понял.

Отвечаю: потому что это не твое дело! Понял? Все!

Теперь я тебя буду киртиковать, Кердыбаев. В самую суть тебя буду поразить. Ты подлый человек, Кердыбаев!

Учись, Кердыбаев, киртиковать. У нас здоровый коллектив, а ты мерзавец. Ты успеваешь следить, как я тебя

киртикую? Я тебя принял в театр. Не взял с тебя почти ни копейки. Роль тебе дали второго верблюда. Подавай,

Кердыбаев, заявление о самовольном уходе. Все. Иди и завтра опять приходи.

Только в другой театр.

[navan]

Собрание

 

- Товарищи, сегодня у нас на повестке дня три вопроса. Первое - поездка в субботу за грибами, второе -

проводы на пенсию нашего вахтера и третье - перестройка. Давайте, товарищи, поактивнее. Чем быстрее

решим эти вопросы, тем быстрее пойдем по домам. Итак, за грибами в субботу поедем?

- Поедем! Поедем!

- Так, первый вопрос решили. Перейдем ко второму вопросу. Предлагаю сдать по рублю вахтеру на подарок.

Сдадим?

- Сдадим! Сдадим!

- Товарищи, перейдем к третьему вопросу. Вопрос такой: ответьте мне, товарищи, что происходит сейчас у нас

в стране?

- А что происходит? Что случилось? Опять что-нибудь? Где? Что?

- Ну, что у нас в стране сейчас? Как, по-твоему, Иванов?

Лето у нас сейчас в стране.

- Ясно, что лето. Я спрашиваю, что у нас сейчас в стране в социальном плане, Петров?

- Неужели коммунизм?

- При чем здесь коммунизм? Что у нас сейчас в стране происходит прогрессивное? Сидоров?!

- У нас сейчас в стране наступление прогрессивного, передового, отступление старого, отжившего. Мы сейчас

все как один, и недалек тот час...

- Хватит молоть! Перестройка у нас в стране!

- Так это уже давно. Мы думали, чего еще. А перестройка - это конечно.

- Да, перестройка. Так что включайтесь в обсуждение поактивнее, потому что сегодня по телевизору

тринадцатая серия "Разврата в подворотне". Какие будут предложения, Иванов?

Ну, чего, надо так надо.

- Это вообще, а поконкретнее? Вот ты, Сидоров, что ты считаешь нам надо делать?

- Подумать надо.

- А о чем ты раньше думал?

- Раньше я про грибы думал, про вахтера, про разврат, про подворотню.

- Ну, хорошо, ты, Петров, какие у тебя есть мысли по перестройке?

- Да я, в принципе, не против.

- Ну, молодец. Он не против. Вся страна "за", вот и Петров теперь присоединился. Как вам это нравится, Марья

Степановна?

- Да мне этот Петров с самого начала не нравился. Прошлый год червонец занял, думала, ухаживать начнет, а

он просто не отдал, и все.

- Ну, хорошо, товарищи, давайте вопрос по-другому поставим. Давайте выбирать: будем жить по-старому,

пассивно - ты мне, я тебе, или будем активно внедряться в жизнь, проявлять выдумку, инициативу? Ну что же

вы все задумались? Ты что набычился, Петров? Будешь жить по-новому?

- Если зарплату повысят - буду.

- Работать надо, тогда и зарплату повысят. Вот ты, Иванов, хочешь жить по-новому?

- Интересно, Петрову зарплату повысят, а я живи по-новому!

- Ты, Сидоров, скажи, разве в деньгах дело?

- Нет, конечно, важно жить по-новому.

- Молодец, Сидоров, а что для этого надо, чтобы жить по-новому, чтобы лучше жить, что нужно?

- Нужно зарплату повысить.

- Опять за свое. Марья Степановна, ну вы хоть скажите. Ну неужели не хотите лучше жить?

- Ну кто ж не хочет лучше жить! Хоть напоследок. Так ведь же не с кем.

- Вот. Все хотят лучше жить. Но ведь для этого перестраиваться нужно. Что такое перестройка? Вот, к примеру,

когда все делается с огоньком, с наращиванием темпов, все быстрее и быстрее, как это, Иванов, называется?

- Это называется спешка.

- Не спешка, а ускорение. Ну а когда люди, невзирая на чины, критикуют, говорят в лицо, что думают, как это

называется, Петров?

- Хамство, что ли?

- Да нет, гласность это называется.

- Ну а ты, Иванов, скажи, когда человек делает предложение,

придумывает новое, его не просят, а он все равно

вмешивается, как это назвать?

- Наглость.

- Нет, не угадал. Это творческая инициатива. Вот я вас и спрашиваю:

что в свете этих трех направлений вы

можете сделать? Что, к примеру, ты, Иванов, можешь дать стране?

- Кровь могу дать стране.

- Да кому твоя кровь нужна, алкоголик несчастный! А ты, Петров?

- Ну, могу вовремя на работу прийти.

- А ты, Сидоров?

- Ну, я могу сначала кровь сдать, а потом вовремя на работу прийти.

- Ну а вы, Марья Степановна? Тоже, что ли, кровь можете сдать?

- Почему кровь, я и другие анализы могу сдать!

- Ну все, граждане, хватит на сегодня. Завтра чтобы все вовремя на работе были.

С девяти до одиннадцати опять

будем перестройкой заниматься.

[navan]

Объезд по кривой

 

Председатель сельсовета колхоза имени 8 Марта Ступкин положил трубку и сказал председателю колхоза

Будашкину:

- Ну что ты будешь делать, что ни день, то нелегкая.

- Что еще? - равнодушно спросил Будашкин.

- Американцы к нам приезжают.

- Ну и что? - сказал Будашкин. - Есть что показать. Работаем не хуже других.

- Это верно, - сказал Ступкин, - да по сегодняшнему дню мало. Сейчас, вишь, время гласности, долой, так

сказать, лакировку действительности. Надо вскрывать теневые стороны жизни.

- Вскроем, - сказал Будашкин. - И на солнце есть пятна. Самсониху недавно поймали: самогон гнала. Сенькин

прогулял неделю.

- Эх, друг мой, Будашкин, мелко ты мыслишь. Тут ведь не какие-нибудь итальянцы приезжают, которым

макароны на уши навешать можно. Американцы! У них там наркомания, гангстеры, СПИД, а мы все по

мелочам - самогонщики да прогульщики.

- Да где ж мы этих гангстеров возьмем? Правда, у нас вон в прошлом месяце Колька Дерябов коромыслом

инженеру голову пробил.

- Ну и что?

- Может, за гангстера сойдет?

- Ну ты, Будашкин, даешь, - усмехнулся Ступкин. - Начальство требует показать недостатки на уровне мировых

стандартов. Время сейчас, Будашкин, такое - критиковать надо все по-черному.

- Ну, вот, Степанькина на прошлой неделе баклажанной икры съела две банки, отравилась вдрызг, так

фельдшер ей на три литра клистир поставил. Она так орала, что в соседних домах люди спать не могли.

Ступкин уставился на Будашкина:

- Ты хоть понимаешь, что ты несешь? Какой клистир, какая икра? Это что ж, нам идти вперед мешает?

- Ну, не спали же люди всю ночь. Работать на другой день не могли.

- Да ты рехнулся, что ли? Ты почитай газеты, что в стране творится! В Сочи, в Туапсе проститутки гуляют. В

Москве в обществе "Память" антисемиты завелись, молодежь на голову целлофановые мешки надевает,

дезинсекталем для кайфа дышит, а ты - клистир. Ты что, газет, что ли, не читаешь?

- Я вкалываю, - сказал Будашкин, - мне разлагаться некогда.

- Ты это брось, - сказал Ступкин, - мы с тобой одно общее дело делаем. Все самокритикой занялись. Неужели

мы с тобой в хвосте плестись будем? Давай готовься, газеты почитай и собирай общее собрание.

Вечером в правлении колхоза собрали общее собрание.

- Товарищи, - сказал Будашкин, - завтра к нам приезжает американская делегация. Вы, конечно, знаете, народ

грамотный, у нас сейчас линия взята на вскрытие недостатков. Сейчас в печати правильно пишут про всех, кто

мешает нам жить, - это, значит, бюрократы, пьяницы, хулиганы. Кое-где нет-нет да еще встречаются

наркоманы.

- Это где же они встречаются? - спросил конюх Митрич. - Чтой-то я их давно не встречал.

- Кого? - спросил Ступкин. - Кого ты не встречал?

- Ну, этих, нарк?оманов. У нас вроде нарк?оманы до войны были, а уж после войны министры повелись.

- Вот чучело, - сказал Ступкин. - Не нарк?оманы, а нарком?аны. Это люди, которые курят марихуану. Понял?

- А-а-а, - почесал в затылке Митрич, - марихуану, это тогда конечно.

Есть еще в зале кто, которые не знают, кто такие наркоманы? - спросил Ступкин, пристально вглядываясь в

зал.

Все молчали. По всей видимости, знали или, во всяком случае, догадывались.

Ступкин все равно объяснил:

- Марихуану делают из конопли.

Народ зашумел облегченно. Коноплю знали. Эвон на пустыре травка растет.

- Вот из этой конопли и делают такое зелье, которое дурманит почище водки, ясно?

- Эхма! - сказал слесарь Артемкин. - Кабы раньше-то знать!

- А как зелье-то делать? - спросили из зала.

- Это кто спросил? - стал всматриваться в зал Ступкин. - Я тебе сделаю зелье!

- Значит, продолжаю, - сказал Будашкин, - наркоманы есть, значит, антисемиты.

- А это что ж за пугала такие? - спросила доярка Свиридова.

- Антисемиты, - сказал Ступкин, - это такие шовинисты, которые не любят семитов.

- А это кто ж такие? - спросила Свиридова.

Народ ее поддержал. Всем было интересно, кто это такие.

- Это нация такая, - сказал Ступкин, - маленькая, но шустрая. Помните, в прошлую осень к нам из института

приехали инженеры картошку копать? Рабинович у них был, помните? Так вот этот еврей и есть семит.

- Хороший мужик, - сказала Семеновна, - моего оболтуса по арифметике на четверку натянул, а у него

сплошные двойки были.

- А я что говорю? Люди как люди. А эти антисемиты их не любят. Одни негров не любят, другие семитов.

- Так это что ж, - закричал конюх Митрич, - вот эти антисемиты к нам из Америки и приезжают, что ли, наших

семитов бить? Дождутся, мы к ним попадем - всех ихних семитов перебьем!

- Ну, вот что, - сказал Ступкин, - хватит дебатов. Дело такое, приезжает к нам американская делегация

фермеров. Приличные, можно сказать, люди, то есть классовые враги. Одним словом, представители рабочего

класса трудовой Америки, другими словами, агрессоры. Поступило указание показать им наши недостатки во

всей ихней красе. Значит, я так понимаю, чтобы были у нас и наркоманы, и проститутки, которых называют

почему-то "путанками", и антисемиты, в общем, чтобы был процент морального разложения. В небольшом,

конечно, количестве. Какие будут предложения?

Зал долго молчал. Потом поднялась почтальонша Нюра и сказала:

- Я, может, чего не поняла, но вот эти путанки - это что ж, которые с разными мужчинами за деньги или так?

- Как это - так? - спросил Ступкин.

- Ну так, - зарделась Нюра, - ну, с разными и все за так.

- С нашими - за так, с иностранцами - за деньги, - сказал Ступкин. - Прессу читать надо.

Тут вскочила Мария Дмитриевна, завмаг, и закричала:

- Что же это такое?! Мы тоже молодыми были, но чтоб за деньги - никогда в жизни! Это же разврат получается!

И кто же призывает нас к разврату - сам председатель!

- Вот что, граждане, - сказал Ступкин, - никто вас к разврату не призывает. Речь идет о том, чтобы показать

американцам, что у нас есть то, чего у нас на самом деле нет.

- Ну, давайте, - предложил кто-то, - покажем им, как крыша на скотном дворе прохудилась.

- Залатали уже, - сказал председатель.

- Ну, самогонщицу покажем.

- Ее уже в район увезли.

- Ну, хорошо, - предложил кто-то, - давайте Васька Ежов напьется и обматерит их так, что они всю жизнь

вспоминать будут.

- Товарищи, - сказал Ступкин, - ну что это за распад?! "Крыша протекла", "пьяный обматерит". Это же прямо

по-нищенски, когда в мире СПИД, мы с вами будем ерундой заниматься.

- Эвон, - задумались мужики, - ты что предлагаешь-то?

- Я предлагаю, - сказал Ступкин, - назначить на завтра, на один день, кто у нас будет антисемитом, кто

проституткой, кто наркоманом, кто голубым.

- Кем-кем? - спросили с первой лавки. - Белых помним, а голубые - это кто?

- Голубые - это когда мужик встречается с мужиком.

- И тоже за деньги? - спросил слесарь Артемкин.

- За еду! Как получится, - сказал Ступкин. - Вот через них и получается этот СПИД.

- Это кто же из них спит? - закричал кто-то.

- СПИД - это болезнь, которой болеют в Америке из-за этих голубых, чтоб им всем пусто было. Одним словом,

давайте предложения. Кто сам добровольно на завтра пойдет в путанки?

Желающих не было.

- Давай ты, Глаша, - сказал Ступкин секретарю комсомольской организации. - Ты у нас человек проверенный.

- Ни за что! - Глаша пошла пятнами. - Мне замуж выходить, а я в путанки пойду.

- А валюту дадите? - спросила вдруг продавщица сельпо.

- Два отгула дам, - сказал председатель.

- Годится, - сказала продавщица. - Но только на один день. Послезавтра - никто не подходи!

В антисемиты выбрали самого скандального и злющего человека в деревне - счетовода Микиткина.

Наркоманами согласились за две машины навоза стать Свеколкин и Базаров.

Голубым долго никто становиться не соглашался. Нашли одного командированного, которого до этого не

отпускали домой, пока он не наладит сепаратор. Вместо сепаратора он обещался отработать один день

голубым. Ну и по мелочам уговорили кое-кого.

На другой день делегация американских фермеров прибыла в колхоз имени 8 Марта. Фермеры были

загорелые, крепкие, некоторые с женами. Встретили их хлебом-солью. Долго водили по полям, показывали сад,

ферму, комбайны. Днем угощали обедом, а уже во второй половине дня повели по злачным местам.

Первым злачным местом была изба счетовода Микиткина. Семен Макарович сидел на лавке под кумачовым

лозунгом, где черной краской было выведено: "Бей жидов - спасай Россию!". Переводчик перевел лозунг

фермерам. Они насторожились и стали задавать вопросы.

- За что же вы их так не любите? - спросил один из фермеров.

- А как же их любить, - отвечал счетовод, - ведь они же все как один - семиты. Вот, к примеру, первый из них

семит Егоров Ерофей Кузьмич, или этот - яблоки на базар вез - возьми, говорю, моих полпуда. Где там!

Жадные, одно слово - жады! Весь колхоз как один - семиты! Только в прошлую осень один приличный человек

был, да и тот Рабинович.

Американцы вышли несколько озадаченные.

Следующей была изба продавщицы нашей, Клавдии Ивановны. Председатель, входя, сказал:

- Вот, познакомьтесь, это наша передовая проститутка, так сказать, валютная путанка.

А путанка Клавдия Ивановна, пятипудовая женщина, сидела у самовара, распаренная, в тренировочных

штанах, грудь колесом, размалеванная и в бигуди.

Председатель Будашкин сказал:

- Работает уже в счет будущей пятилетки. Производительность нашей путанки неуклонно растет.

Клавдия Ивановна томно посмотрела на фермеров, вытерла пот со лба и сказала:

- Желающие есть?

Желающих не оказалось. Один из фермеров спросил:

- А какие у вас условия работы?

- Оплата у нас, проституток, сдельная, - отвечала Клавдия Ивановна. - Сколько заработаешь, столько и

получишь. Клиент всегда прав. Бывает, правда, машина подъедет, а грузчиков нет, сама, как проститутка,

мешки на себе таскаешь. Подсобник запил, товаров с базы не дождешься. Всему начальству давать приходится

на лапу. Ой, батюшки, трудно нам, колхозным путанкам, ой трудно!

Американцы уходили довольные. А один фермер, маленький такой, даже норовил остаться, объясняя, что он

желающий. Но Клавдия Ивановна, пользуясь тем, что вся делегация ушла, поднесла к носу фермера свой

кулачище величиной с его голову, и фермера как ветром сдуло.

В следующей избе разместился целый вертеп: в сенях Федька Савин курил кальян, сидя по-турецки, в валенках и

телогрейке, в комнате передовик Костя Сидоркин, нанюхавшись вместо героина сахарной пудры, орал не

своим голосом, что видит светлое будущее, а в углу Костя Баранов с оглоблей в руках предложил американцам

"рашн балдеж", а Ступкин пояснил:

- Тем, кто хочет побалдеть, Костя сильно бьет оглоблей по балде, и клиент балдеет до тех пор, пока не вынесет

свою балду из реанимации.

Голубой, которому не нашли пары, грустно сидел в углу и, обливаясь слезами, демонстрировал свой любимый

сепаратор. Американцы радовались, как дети. Они долго хлопали по плечу председателя и говорили, что у себя

в Америке они такого разврата никогда в жизни не встречали. Когда американцы уехали, председатель

Будашкин сказал:

- Хотели по мясу обогнать, обогнали по разврату.

- Ничего, - сказал Ступкин, - мы их раньше по вранью обгоняли, а теперь по правде уделали.

Председатель Будашкин грустно посмотрел на Ступкина и сказал:

- Дурью маемся, а надо бы делом заниматься.

[navan]

Сложный случай

 

- Доктор, болит голова. Температура небольшая, но противная. И ломит в суставах перед непогодой.

- Спите нормально?

- Не очень.

- А бывает так, что кофе выпьете и заснуть не можете?

- Да, точно, бывает.

- Особенно от бразильского кофе?

- Да от любого.

- Нет, не скажите, бразильский самый лучший. Я лично пью бразильский, когда достаю. Сейчас трудно с

бразильским, а другой я не пью.

- Доктор, температура небольшая, но противная.

- А позавчера в магазине за чаем стояла. Индийский давали. Передо мной кончился, а я другой вообще не пью.

Только индийский. Но где его теперь взять, ума не приложу!

- Доктор, и суставы ломит. Если перед плохой погодой. Отчего это?

- Это от погоды. Если погода меняется, у вас суставы ломит, верно?

- Точно.

- Это от погоды. Это бывает. Погода меняется, суставы болят. Это от погоды.

- И температура небольшая, но противная. От нее чувствую себя плохо.

- Крабы пропали. Раньше один больной доставал. Потом сам пропал. Либо вылечился, либо перешел к

другому врачу. Нет, он вылечиться не должен был так быстро. Он секцией в продуктовом заведовал, такие

болеют подолгу, если попадут к хорошему врачу. Значит, перешел к другому. Или переехал. Но только не

вылечился.

- И болит, доктор, голова.

- А не подташнивает?

- Тошнит.

- А от чего?

- Даже не знаю.

- От икры?

- Нет, от икры не тошнит, это я точно знаю.

- Вот и меня тоже. От икры не тошнит, особенно от черной не тошнит. От красной тоже не тошнит, но уже не

так сильно. Вот у меня один больной был...

- А что у него было?

- Он икру доставал.

- Я говорю, у него что было-то?

- Так я вам говорю: икра у него была. Он мне ее доставал. Потом перестал. И все. Пропал.

- Уехал?

- Да, насовсем.

- За границу?

- Еще дальше.

- Это куда же дальше?

- Туда, где нет ни икры, ни крабов. И где бюллетени не нужны.

- Мне бюллетень не нужен. Мне главное чувствовать себя хорошо.

- Как же чувствовать себя хорошо? Голова болит, температура противная, суставы ломит...

- Доктор, а это вылечивается?

- Ну, конечно, а кем вы работаете?

- Инженером.

- А-а-а. У инженеров это все плохо лечится. Тем более все это без крабов, без икры, без кофе и чая.

- Да я могу безо всего этого обойтись.

- Вы-то можете, а другие никак.

- Но меня другие не интересуют. Ведь болит-то у меня. И здесь болит, и здесь...

- У вас, видно, и с головой не все в порядке.

- Вы так думаете, доктор?

- Убеждена. Надо голову проверить, и в первую очередь. К невропатологу вам надо, дорогой, к невропатологу.

А как только головку наладите, так сразу ко мне. И все тут же пройдет.

- Ладно, доктор, я пойду. Значит, все, что у меня в портфеле - икру, крабов, кофе, - все это к невропатологу

нести? Счастливо, доктор.

[navan]

Инициатива масс

 

Секретарь парткома НИИ машиностроения зашел в кабинет директора и сказал:

- Иваныч, отстаем мы от народа.

Семен Иваныч от испуга стал таращить глаза так, будто хотел увидеть тот самый народ, от которого отставал.

- Так ведь же повесили в цехах лозунги: "Даешь гласность!", "Берешь демократию!".

- Мало, - сказал Селезнев.

- Вахтеру выговор объявили за отсутствие самокритики.

- За что, за что?

- Ну, в его дежурство, пока он спал, из столовой два мешка сахара вынесли, с него кепку сняли и штаны.

- Ерунда это все. Демократия - это инициатива масс. Посмотри, на соседнем заводе люди сами директора

выбрали.

У Семена Иваныча глаза снова полезли на лоб.

- Ты что же, от меня избавиться хочешь?

- Я хочу, чтобы люди пар выпустили, кипят люди-то. Вон позавчера скандал устроили, кричали, почему

столовая в обед не работает, - обнаглели вконец. Короче, - сказал Селезнев, - надо нам кого-нибудь из зав.

отделами переизбрать. Ну, к примеру, Ивана Сергеевича Загоруйко.

- Да ты что, - возмутился директор, - он же приличный человек, не пьет, знания, опыт...

- Вот и хорошо, - сказал Селезнев. - Головой работать надо, а не другим местом. Пораскинешь мозгами,

поговори с Загоруйко, потом позвони в отдел, намекни: мол, молодым дорогу, пора развивать инициативу

масс.

Директор набрал номер отдела. К телефону подошел Поляков, инженер довольно склочный. "Как раз то, что

надо", - подумал директор и стал намекать со свойственной ему изобретательностью.

- Слышь, Поляков, ты зав. отделом хочешь стать?

- Ну, - сказал Поляков.

- Баранки гну, - остроумно ответил директор. - Это тебе не при старом прижиме. Сейчас народ сам тебя

выбрать должен. Бери народ и дуй к секретарю парткома. Так, мол, и так, хотим выбрать нового зав. отделом.

Через десять минут в кабинет секретаря парткома ворвались пятеро под предводительством Полякова. Это

были Тимофеев Сергей Васильевич, человек скромный, неразговорчивый, Тамара Степановна, женщина

полная и болтливая, Аркашка, так его все называют - Аркашка, есть такие люди, им уже под пятьдесят, а они

все Аркашка да Аркашка. Галька Зеленова - наша отечественная секс-бомба, вот уже сколько лет не может

найти себе бомбоубежище, и Поляков.

Вот он, Поляков, и начал:

- Всюду люди перестраиваются, начальников себе выбирают, а мы что, космополиты, что ли, какие?

Секретарь парткома Селезнев говорит:

- Вот они, первые ростки нашей демократии. Давайте собирать собрание.

На следующий день собрались. Директор пришел, председатель месткома.

Селезнев говорит:

- Мы собрались сегодня здесь по просьбе трудящихся. Иван Сергеевич Загоруйко, который успешно

руководил отделом, оказался неперспективным работником. Как считаешь, Иван Сергеевич?

Загоруйко говорит:

- Я давно уже за собой стал замечать, что я неперспективный. Чувствовал, что надо меня переизбрать, а сказать

стеснялся.

- Вот, - сказал Селезнев, - Иван Сергеевич это вовремя понял, с первого раза. Два раза объяснять не пришлось.

Так что давайте выбирать. Какие будут предложения?

Тимофеев тихо так, скромно встает и говорит:

- Я предлагаю Тимофеева. У него опыт, связи, трезвый взгляд на дело.

Народ заволновался. Все думали, что он Полякова выдвинет. А тут он сам выдвинулся.

 

Тогда Мария Степановна говорит:

- А я чем хуже? Я себя тоже предлагаю. У меня тоже связи. Два раза замужем была.

Галька Зеленова вскочила, кричит:

- Как вам не стыдно? Это нескромно. Я тоже в начальники хочу. Я молодая, активная.

Аркашка говорит:

- А я что, рыжий, что ли?

Поляков, который всю эту кашу заварил, кричит:

- Товарищи, что же это такое?! Что же вы все без очереди лезете? Каждый себя предлагает, а меня кто же

предложит? Я должен быть начальником. У меня и поддержка сверху.

Он посмотрел на директора, но тот сделал вид, что в первый раз его видит.

Селезнев говорит:

- Молодцы, дружно взялись за дело. Смелее, товарищи, резче. Давайте обсуждать кандидатуры. Кто предложил

Тимофеева?

Сергей Васильевич говорит:

- Я предложил Тимофеева. Он человек непьющий, негулящий. Знания его вам известны. Да чего там, вы меня

все знаете.

Тамара Степановна говорит:

- Знаем, знаем, снега зимой не допросишься.

Галька Зеленова говорит:

- А позавчера в лифте ехали. Народу много было. Он ко мне прижался так, будто холостой. Я ему на пятом

этаже говорю: "Сергей Васильевич, что же вы ко мне прижались-то так, ведь мы с вами в лифте уже одни

остались", а он мне говорит: "Ой, извините, я вас не заметил".

Поляков говорит:

- А чего его в начальники выбирать, его того и гляди ногами вперед понесут, а туда же - в начальники.

В общем, четверо проголосовали против одного.

Мария Степановна встает и говорит:

- Голубчики вы мои, всем за свой счет давать буду, отпуск всем летом дам, тебе, Аркаша, безвозмездную

ссуду выбью, вам, товарищ Поляков, квартиру будем хлопотать.

Сергей Васильевич говорит:

- А мне чего?

- А вас в начальники выберем, но в следующий раз.

Сергей Васильевич говорит:

- И вас в следующий раз. А сейчас я против. Она два часа по телефону треплется, в обед по магазинам бегает, а

потом ест два часа и чавкает, как устрица.

Мария Степановна покраснела и говорит:

- А устрица, между прочим, не чавкает.

Сергей Васильевич говорит:

- Вот видите, даже устрицы не чавкают, а вы чавкаете.

Галька Зеленова говорит:

- Да, Мария Степановна, вы столько едите, что у вас вся кровь к желудку приливает, голове ничего не остается,

поэтому вы ничего не соображаете.

Четверо проголосовали против, одна воздержалась.

Аркашка стал говорить:

- Ребята, вы меня знаете, за отдел буду глотку драть. В обиду вас не дам.

- Ты сначала мне десятку отдай, - сказал Сергей Васильевич.

- Да возьмите вы свою десятку, - говорит Аркашка и сует Сергею Васильевичу в руку трешку.

Пока тот бумажку рассматривал, Галька Зеленова опять вскочила:

- А что ты мне говорил?

- А что? - побледнел Аркашка.

- Жить, говорит, без тебя не могу. Потом пожил и говорит: жить с тобой не могу. Так можешь или не можешь?

Скажи при всех.

Аркашка говорит:

- Да что же это такое, я с женой еле-еле живу, а тут еще одна пристает.

Мария Степановна опомнилась и говорит:

- Аркаша, как же вы можете быть начальником отдела, если вы постоянно портите в комнате воздух... Своим

гнусным одеколоном по шестьдесят копеек литр. Я вас все спросить хотела: вы им брызгаетесь или внутрь

употребляете?

Судьба Аркашки была решена. Видно, он настолько сам себе стал противен, что все пятеро проголосовали

против.

- Вот это активность масс, - сказал, потирая руки, секретарь парткома. - Смелее, товарищи, жестче. Всю правду

в глаза. Это по-нашему, по-советски.

Тут Гальки Зеленовой очередь подошла. Она говорит:

- Товарищи, сегодня, когда весь наш советский народ в едином порыве сплотился для великих свершений, я, как

и весь наш народ...

Сергей Васильевич говорит:

- Какой "наш народ", если у нее по первому мужу фамилия Цукерман?

Галька так и села с открытым ртом.

Мария Степановна говорит:

- Да уж, Галочка, какой уж тут народ, если вы, извиняюсь, с Аркашкой жили. А чтобы с Аркашкой жить, это

вообще надо веру в коммунизм потерять.

Аркашка вскочил:

- Какое вы имеете право оскорблять светлое будущее всего человечества! Я здесь вообще ни при чем. Это она

со мной жила, а я об этом понятия не имею. Я женатый человек.

Короче, против Гальки проголосовали.

Полякова очередь настала. Все приготовились. Поляков встает ни жив ни мертв.

- Я, - говорит, - свою кандидатуру снимаю. Лучше жить рядовым, чем облитым грязью.

Все говорят:

- Нет уж, извините, всем так всем.

Сергей Васильевич говорит:

- Стукач вы, вот вы кто.

Поляков говорит:

- Почему стукач?

- А потому что, когда вы после обеда спите, все время головой об стол стучите.

Секретарь парткома говорит:

- Ну что ж, я считаю, что выборы проходят в поистине демократической атмосфере. Активность масс достигла

предела. И поскольку других кандидатур нет, я предлагаю на пост начальника отдела Ивана Сергеевича

Загоруйко. А что, он человек надежный: с Галькой Зеленовой не жил, ест мало, головой не стучит. Думаю, с

отделом справится. Одним словом, кто за то, чтобы начальником был он?

Все подняли руки. На том собрание и кончилось. Уходя, Селезнев сказал директору:

- Вот так надо с народом работать.

А на другой день в газете появилась заметка, в которой сообщалось, что в институте в обстановке

принципиального обсуждения и инициативы масс единогласно был выбран новый зав. отделом Иван

Сергеевич Загоруйко.

[navan]

Первый советский

 

Желтая западная пресса в течение многих лет печатала гнусные пасквили об отсутствии у нас в стране

различных свобод, а в особенности об отсутствии у нас сексуальной свободы. И опять ошиблись, господа

хорошие! Есть у нас свобода сексуальных отправлений. Об этом свидетельствуют фильмы и статьи о так

называемых путанках - валютных проститутках, работающих во многих городах и селах нашей необъятной

страны. Но самое большое подтверждение тому - открытие первого советского публичного дома имени

проститутки Троцкого. Где мы вместе с вами сейчас и находимся. Здесь на открытии собрались представители

правящей партии, общественности, гости, иностранные и наши корреспонденты.

Звучат фанфары, бьют барабаны, звучит русская народная песня "Не одна я в поле кувыркалась".

Председатель райисполкома перерезает ленточку, и мы входим в первый советский социалистический дом

нашей терпимости.

Гостей с хлебом и солью встречает директор дома Степан Васильевич Загоруйко. Ветеран, коммунист,

прошедший славный путь от тракториста до Берлина. Еще мальчишкой он мечтал стать любимцем женщин, и

вот только теперь, выйдя на пенсию, нашел наконец свое место в жизни.

Рядом с ним секретарь парторганизации дома Роза Степановна Иванова. Пришла сюда с железной дороги, где

работала бригадиром шпалоукладчиц. Есть опыт работы с женским коллективом в любых климатических

условиях.

А вот перед нами стенгазета дома. Называется она "Нетерпимость". В ней поздравления с открытием,

различные статьи девочек с соответствующими номерами. Красочно оформленные обязательства, основными

из которых являются: первое - не суетиться и второе - дать клиенту значительно больше, чем он может взять.

Производственных площадей в доме пока еще мало, потому девочки живут по четыре в комнате. Когда к одной

из них приходит гость, другие идут мыть полы. Так что основная работа здесь неразрывно связана с половым

воспитанием.

Кто же они, эти первые ласточки нашего отечественного секса? Людочка Петрова пришла сюда по путевке

комсомола. В своем заявлении так и написала: "Хочу быть в первых рядах. Работать обещаю с комсомольской

песней, задором и огоньком".

Галя Зеленова с детства отличалась плохим здоровьем. Врачи не дали ей справку в дом терпимости. Тогда Галя

добилась приема у второго секретаря и лично на деле доказала ему, что сможет работать не хуже других.

Прощаясь с ней, секретарь сказал: "Молодец, Галя, не ожидал от тебя такой самоотверженной ювелирной

работы". И действительно, за какие-нибудь полчаса он из второго стал первым секретарем в жизни Гали

Зеленовой.

Глафира Юрьевна Чеботыкина - по профессии чесальщица-многостаночница, была в окружении, любит

вспоминать, как тяжело жили проститутки до революции и как свободно дышится им теперь. И вот сегодня, в

день своего семидесятилетия, она говорит: "Всю жизнь я была многостаночницей, теперь я уже не могу бегать

между станками, я и ходить-то толком не могу, но полежать за себя я еще в состоянии".

В комнатах у девочек чисто, опрятно, пахнет отечественными духами - может, именно поэтому почти нет

клопов и тараканов.

Хорошее дело сделали работники производственного объединения "Мосгорпроститутпутанснабсбыт".

[navan]

Ремень

 

Вот дожили, все торгуют. Раньше торговали в магазинах, в крайнем случае, в ларьках, теперь - в ларьках с

лотков, с рук, с ног, с ближним зарубежьем, с дальним. Один мужик, рассказывают, перевез через границу в

Польшу в штанах 10 граммов радиоактивного урана. Ему говорят: ты что, дурак, детей же никогда в жизни не

будет? Он говорит: "Да фиг с ними, с детьми, зато внуков на всю жизнь обеспечу!".

В общем, шли к рынку, пришли к базару. У метро не протолкнешься, кто что продает. Один колбасу, другой

унитаз. Тетка одна что-то в коробочке продает, пригляделся - клопы. Три маленьких, а один здоровый такой,

мордастый, глядит исподлобья и матерится. Военный из-под полы шинели продает ядерную боеголовку.

Крепенькая такая, кругленькая, во взведенном состоянии. Того и гляди, сейчас рванет. Мужик продает попугая,

который голосом Горбачева говорит: "Усе, перестройка закончилась, следующая станция "Павелецкая"".

А один мужик стоит, вроде ничего не продает, ничего не покупает, стоит себе, не трогает никого. Одна тетка

подходит, говорит:

- Из одежды ничего нет?!

Мужик говорит:

- Да вроде нет.

Тетка постояла, подумала, потом говорит:

- А чего продаешь?

Мужик тоже подумал, подумал, потом говорит:

- Скелет продаю.

Тетка говорит:

- Какой еще скелет?

Мужик говорит:

- Какой-какой! Человеческий.

Тетка говорит:

- А на кой мне скелет?

Мужик говорит:

- Ну, может, дети по нему будут анатомию изучать, или, допустим, стоит в комнате скелет - красиво, икебана.

Или ежели с соседями живете, то можно в кухне скелет поставить.

- Зачем?

- А затем, что сосед ночью выйдет по малой нужде и лицом к лицу со скелетом столкнется.

- Ну и что?

- А ничего, больше ни в чем нуждаться не будет!

Тетка постояла, подумала, потом говорит:

- А ну, покажь скелет!

Мужик раздеваться стал. Тетка говорит:

- Ты чего, бесстыжий, раздеваешься?

Мужик говорит:

- Ну, ты же сама сказала скелет показать, я и показываю. - Снял майку, ребра свои худые обнажил. - Вот, -

говорит, - хороший скелет, крепкий, небитый, молью не етый. Правда, палец у меня еще был, но я на лесопилке

работал, но если надо, я донесу.

Тетка говорит:

- Ты что, сдурел?

- А что?

- Ты что, сдурел? - кричит тетка. - Ты мне скелет продаешь. Так ты же ведь еще живой!

Мужик говорит:

- А ты что хотела, чтобы я здесь мертвый стоял?

- А если ты живой, как же ты мне скелет-то свой продашь?

- Как, - говорит мужик. - Ну, деньги вперед, а как окочурюсь, так...

Тетка говорит:

- Откуда же я знаю, когда ты окочуришься?

Мужик говорит:

- Ты только деньги дай, а я тут же...

Тетка говорит:

- На кой мне твой скелет, он мне и даром не нужен. Может, чего еще есть?

Мужик говорит:

- Ну, почка еще есть.

Тетка говорит:

- На кой мне твоя почка? У меня и со своей почкой все хорошо.

Мужик говорит:

- Ну, а то, с чем у тебя плохо, я тебе пока что продать не могу, потому что мозги мне пока самому нужны. Но

могу тебе, предположим, копчик продать. Хороший копчик, крепкий, молью не етый. Понимаешь, деньги

позарез нужны. Бери чего хочешь.

Тетка так на него внимательно посмотрела, и глаза куда-то вниз опустила, в район пояса уставилась. Мужик

проследил за ее взглядом и говорит:

- Ну, знаешь, это уже слишком.

Тетка говорит:

- А что слишком, сам же сказал, бери чего хочешь.

Мужик подумал, подумал, а потом спросил:

- А почем?

- Ну, я уж не знаю, - говорит тетка, - он у тебя наш или импортный?

Мужик говорит:

- Ну, откуда же импортный, наш, отечественный.

Тетка говорит:

- Небось синтетика?

Мужик говорит:

- Да ты что, натуральный.

Тетка говорит:

- Небось поношенный.

- Да ты что, - говорит мужик, - последние годы вообще не тронутый, пьем все, до него руки не доходят.

Тетка говорит:

- Ну и почем отдашь?

Мужик говорит:

- Ну, тысяч пятьдесят-то он должен потянуть?

Тетка говорит:

- Ты что, сдурел?

Мужик говорит:

- Что сдурел, ты бы хоть посмотрела, какой, а потом уж...

Тетка говорит:

- Как же я посмотрю-то, если вон он у тебя где.

Мужик говорит:

- Ну, стесняешься, давай руку в темноте на ощупь.

Тетка говорит:

- Какая же тут темнота?

Мужик говорит:

- Ну, ты глаза-то закрой, вот тебе и будет темнота.

Тетка говорит:

- Зачем мне твоя темнота нужна, мне же его посмотреть надо, как он по качеству, по размеру подойдет ли?

Мужик говорит:

- Ты кому берешь, себе, что ли?

Тетка говорит:

- Почему себе? Мужу.

Мужик говорит:

- А у него что, нет, что ли?

Тетка говорит:

- В том-то и дело. Он в баню пошел, в кабинке разделся, из парной возвращается, а у него и сперли.

Мужик говорит:

- Что сперли-то?

Тетка говорит:

- Как что, ремень.

Мужик говорит:

- Так ты что, ремень, что ли, у меня хочешь купить?

Тетка говорит:

- А ты что подумал.... - И аж задохнулась. - Ах ты, *** бесстыжий, ты мне, оказывается, свой обмылок за

пятьдесят тысяч всучить хотел. Ах ты, негодяй!

[navan]

Аферисты

 

Сколько же у нас, граждане, аферистов развелось, просто можно экспортировать в другие страны. Иду по

улице, никого не трогаю. Остановился возле телефонной будки. Мужик какой-то звонит. Жду. Мужик позвонил

и пошел. Я в будку, глядь, а там бумажник. Я бумажник схватил и за мужиком кинулся. Тут какой-то парень

мне дорогу преградил.

- Стой, - говорит.

Я стою.

- Ты чего? - говорю.

Он говорит:

- Я видел, как ты бумажник нашел.

Я говорю:

- Ну и что, я его вернуть хочу.

Он говорит:

- Стой с бумажником здесь, я его сейчас догоню.

Я как дурак стою. Парень возвращается.

- Не догнал, - говорит, - ну-ка посмотри, что там.

Открываю бумажник, там пачка денег.

Парень говорит:

- Ну, что будем делать? - Взял бумажник, пересчитал. - Здесь, - говорит, - полмиллиона.

Я бумажник у него забрал.

- Пойду, - говорю, - отдам в милицию.

Он говорит:

- Ты что, сдурел, они же деньги себе возьмут.

Я думаю, а вдруг действительно возьмут.

Парень говорит:

- Слушай, мы ведь не украли, мы ведь нашли. Давай делить.

И я, представляете, соглашаюсь. Ну а что, мужик пропал, а в милицию идти просто глупо. Заходим мы в

подворотню, начинаем делить, и тут этот мужик возвращается.

- Бумажник с деньгами не находили? - спрашивает.

Только я хотел сказать "вот он", как парень мне говорит:

- Заткнись, а то тебя посадят.

И я, представляете, молчу. Парень говорит:

- Нет, ничего не видели.

Мужик отходит, а парень тихо так, с опаской, говорит:

- Он наверняка за нами следит. Здесь в бумажнике пятьсот тысяч, давай в темпе двести пятьдесят, держи

бумажник и разбежались.

И я как дурак вынимаю свои кровные двести пятьдесят тысяч, сую ему и с бумажником ухожу. И только в

метро, раскрыв бумажник этот потрепанный, вижу, что там нарезанная бумага и никаких денег. Я назад, а их

уже и след простыл. Ну, думаю, убью! А потом поостыл и решил, на кого злиться? На себя. Сам же не отдал

бумажник. Сам себя и наказал. Ладно, думаю, в следующий раз буду умнее.

Месяц приблизительно проходит, и на том же самом месте прохожу возле той же самой будки, а там тот же

самый мужик звонит, и бумажник такой же самый задрипанный рядом лежит. Сначала хотел в рожу сразу

заехать, а потом думаю, нет, погодите, я вам сейчас устрою козью морду. Мужик из будки выбегает, я беру

бумажник, тут же подбегает тот же парень, меня, конечно, не узнает и сразу говорит:

- Раз нашли - делим.

Я говорю:

- Делим.

Зашли в подворотню. Он говорит:

- Здесь пятьсот тысяч, - при мне считает.

Тут вбегает мужик и говорит:

- Ребята, бумажник с деньгами не находили?

И не успевает парень ничего сказать, как я говорю:

- Как же не находили, вот он, - и отдаю ему бумажник.

Мужик обнимает меня.

- Родной, - говорит, - спасибо.

Я говорю:

- Вы пересчитайте, там пятьсот тысяч.

Он говорит:

- Да что там считать, я вам верю, вижу, вы честный человек.

А тот парень стоит, вы бы лицо его видели, не лицо, а козья морда.

Я говорю:

- Нет, вы пересчитайте.

Мужик говорит:

- Да чего там считать, - а сам открывает и считает, и говорит: - А здесь только двести тысяч, а где же еще

триста?

Парень говорит:

- Я бумажник вообще в руках не держал, значит, он спер, - и на меня показывает, - я свидетель.

Тут у меня лицо становится козьей мордой. Мужик говорит:

- Сам отдашь или в милицию тащить?

И я как миленький, возмущаясь, отдаю свои кровные триста тысяч и говорю:

- Ну, я вам устрою!

Злой домой иду, сил нет. Дурак дураком!

Полгода забыть не мог, но этих аферистов нигде не встречал. Наверное, в другой район перешли.

А тут где-то через полгода иду и на том же месте, в той же будке стоит мужик, я лица-то его не вижу, а вот

бумажник тот же драный рядом лежит. Я к будке. Мужик позвонил, ушел. Бумажник, естественно, остался. Я

из будки с бумажником выхожу и, пока тот второй не подбежал, хватаю первого попавшегося парня и говорю:

- Слышь, друг, помоги, будь свидетелем, мужик оставил, там полмиллиона, сейчас аферюга за ним прибежит.

И такой парень отзывчивый оказался.

- Ладно, - говорит, - помогу.

И тут этот самый мужик возвращается и говорит:

- Вы здесь бумажник не находили?

Я говорю:

- Еще как находили, а где же второй?

Он говорит:

- Какой еще второй, у меня только один бумажник.

Я говорю свидетелю:

- А ну, тащим его в милицию, а второго они сами найдут.

И вот приволакиваем мы этого мужика в милицию.

- Вот, - говорю, - товарищ капитан, поймали аферюгу, который бумажники оставляет с пятьюстами тысячами,

а потом честных людей грабит.

Мужик говорит:

- Чего это я граблю, я бумажник в будке оставил, а эти меня сюда привели.

Капитан открывает бумажник, вынимает оттуда паспорт и говорит:

- Смирнов Валентин Николаевич.

- Я, - говорит мужик.

Капитан говорит:

- А где же пятьсот тысяч?

Мужик говорит:

- А это пусть он скажет, - и на меня показывает.

Капитан смотрит на свидетеля и говорит:

- А это кто?

Парень говорит:

- Свидетель.

Капитан говорит:

- Ну, рассказывайте, свидетель.

Парень говорит:

- Стою я у будки, и вдруг этот мужик говорит, будь свидетелем, в этом бумажнике пятьсот тысяч. А тут этот

возвращается и говорит: мой бумажник.

Капитан поворачивается ко мне и спрашивает:

- А где пятьсот тысяч?

Я не знаю, что сказать, начинаю лепетать, что в прошлый раз они у меня взяли триста тысяч.

Мужик говорит:

- Да я его первый раз в жизни вижу.

Капитан говорит:

- Ага! Давно я вашу шайку поймать хотел, наконец-то попались, голубчики. Вы, Смирнов Валентин

Николаевич, все опишите и свободны, а с вами мы сейчас разберемся.

И два часа я этому капитану доказывал, что я не верблюд, хорошо еще этот мужик порядочным оказался,

сказал, что у него там денег не было, а то бы сидеть мне, да и свидетелю тоже.

С тех пор думаю, ну их на фиг, ни за что ни с какими аферюгами связываться не стану... А тут три дня назад иду

в совершенно другом месте и опять этот тип, мужик тот самый, роняет прямо передо мной бумажник, тот

самый, потрепанный, и дальше идет. И тут же подскакивает второй тот же самый тип, поднимает бумажник и

говорит:

Видал?

Я говорю:

- Нет, не видал.

Он говорит:

- Ну, вот же, бумажник.

Я говорю:

- Какой бумажник, никакого бумажника не вижу.

Он говорит:

- Да вот же, мужик шел, бумажник обронил, а в нем пятьсот тысяч.

Я говорю: ни мужика не видел, ни бумажника, ни тем более пятьсот тысяч.

Парень говорит:

- Сейчас будем делить.

Я говорю:

- Ничего не видел, ничего не слышал, вы делите, я пошел.

Тут мужик возвращается:

- Ребята, бумажник не находили?

Я говорю:

- Вот этот тип нашел, а я нет, я ничего не видел, ничего не слышал и сейчас ничего не вижу и не слышу.

Мужик смотрит на свой бумажник и говорит:

- Где же я бумажник потерял?

Я говорю:

- Вон он нашел, а я пошел.

А те тоже как глухие. Один говорит:

- Где же мой бумажник?

А второй ходит за мной и говорит:

- Давай деньги делить.

Я говорю:

- Ни за что!

Мужик говорит:

- Ребята, у вас, что ли, мой бумажник?

Парень говорит:

- Я с ним поделиться хочу, а он не соглашается.

Мужик мне говорит:

- Зря ты не соглашаешься, он очень приличный человек. Ты давай бери деньги и делись, а то мы тебе темную

устроим и все твои деньги заберем.

Я как заору:

- Милиция! Грабят!

Они бумажник бросили на землю, а тут милиционер подходит и говорит:

- Это ваш бумажник?

Я говорю:

- Нет.

А эти из-за угла:

- Это его, его, он делиться не хочет.

Милиционер говорит:

- А чего ты не делишься, они приличные люди, я их хорошо знаю, бери бумажник-то!

И тут я как заору:

 

 

 

- Караул! Милиция грабит! - Да как дам деру, да так, что меня ни милиция, ни эти двое в жизни не догнали

[navan]

Красавец

 

Я часто думаю: почему меня женщины так любят? Ну, правда, красивый я. Этого у меня не отнимешь. Глаза -

как бездонная пропасть. Профиль - как у древнеримских греков. Стан - как у горного козла. Иной раз на улице

гляну на какую-нибудь и вижу: мороз у нее по коже. Иная с мужем даже идет. И не дай Бог ей метра на три от

него отдалиться. Все - моя! Два метра еще ничего. Еще успеет он ее за рукав схватить. А если на три, то уже все

- с концами, как в воду. Пропала. Бежит ко мне. Вещи бросит и бежит. А если пальцем поманю, трактором не

удержишь. Некоторые, как посмотрят на меня на улице, на другую сторону перебегают. Страшно становится.

Что делать, просто не знаю. Одеваться пробовал похуже. Галстук неброский, из японского кимоно. Очки на

пол-лица, одни уши торчат. И все равно все женщины без ума. Чуть-чуть со мной повстречаются - на всю

жизнь зарубка.

С одной два раза в жизни виделись. Замуж она тут же вышла за инженера. И я ее по-человечески понимаю.

Спокойнее так. Хозяйство, дети. А со мной всю жизнь терзайся, как бы не отбил кто. И что характерно, я же

знаю: с ним живет, обо мне думает. Позвонил ей через год.

- Помнишь, - говорю, - меня?

- Никогда, - отвечает, - не забуду.

И я ее понимаю. Фотографию ей свою послал. Так и вижу: вечером в ванную зайдет, из радикюля вынет,

поплачет надо мной, поубивается и опять к постылому.

А на работе что творится!

У меня начальник - женщина. Влюблена по уши. Как на меня глянет - все у нее из рук валится.

На днях вызвала к себе, говорит:

- Не доводите до греха. Уйдите лучше. Зарплату повысим, только уйдите.

И тут, конечно, дело не только в красоте. Разговор поддержать могу. Про любую киноактрису сутками

рассказываю. Они ведь сами не знают, что у них в жизни творится.

Или такой случай был. Познакомился с одной. Тридцать пять лет. Штангистка. Нецелованная. Пару слов сказал

- чувствую, пропала. Сжалился. Дай, думаю, поцелую. Такие страсти в ней проснулись! Задрожала вся. А как

же не дрожать, подарок-то какой на голову свалился! Схватила меня в объятия. Дальше не помню ничего.

Помню, раму выбил и лечу.

Нет, мне что-нибудь попроще. Поспокойнее. В больницу даже не пришла. С такой физподготовкой до пенсии

замуж не выйдет. Вот ведь до чего моя красота людей доводит. Ну, просто не знаю, что с собой делать,

изуродовать себя, что ли? Чтобы уж никому не достался. Так ведь не поможет. Истинную красоту не

задрапируешь. Интеллект все равно не спрячешь. Его за версту видать.

[navan]

Памятник

 

У нас в городе решили памятник поставить. Фигуру рабочего, трудом которого создаются все промтовары.

Пригласили на наш завод скульптора. Известный скульптор. Он до этого уже не раз лепил образы рабочих:

сталевара с кочергой, шофера с баранкой, повара с поварешкой в кастрюле.

Скульптор приехал, стал выбирать, с кого рабочего лепить. Долго ходил по заводу, присматривался. Наконец

нашел одного.

- Типичный, - говорит, - рабочий, лицо простое, плечи широкие, руки мозолистые.

Типичный рабочий - это наш главбух оказался. Дирекция завода категорически против выступила, чтобы наш

главбух посреди города на площади стоял. Тем более что его вот-вот под суд должны были отдать за хищения

социалистической собственности.

Короче, выдвинули меня. Стали работать. Скульптор мне кувалду в руки сунул и давай ваять. Ваял долго,

серьезно. Интересно так лепил. За месяц всего вылепил. И похож, знаете, особенно кувалда и кепка. Да что там

говорить, хороший скульптор, ему и звание заслуженного хотели дать, но он сам отказался, сказал, что лучше

деньгами.

Послали эту скульптуру на специальный завод - отливать в бронзе. Открытие памятника назначили на День

металлиста. А я себе снова слесарем работаю в родной бригаде.

Подходит День металлиста. В газетах про открытие памятника написали, по радио объявили, из столицы народ

приехал. А памятника нет. Не отлили. Может, бронзы не хватило, может, еще чего - нет памятника. Что делать?

Вызывают меня к начальству и говорят:

- Мы тут с народом посоветовались, есть мнение. Надо тебе денек отстоять.

Я сразу-то не понял.

- О чем речь, - говорю, - надо так надо, не в первый раз, отработаем.

Они говорят:

- Ты не так понял. Надо тебе в качестве памятника отстоять.

Я говорю:

- Как это так?

Они говорят:

- Стоймя. Денек постоишь, а там, глядишь, и памятник к вечеру подвезут.

Стали на меня давить со всех сторон, на сознательность напирать. Да что, я думаю, надо так надо. Намазали

мне лицо и руки бронзовой краской. И встал я как миленький с утра на постамент. Накрыли меня простыней.

Стою. Полусогнутый с кувалдой. Стою и думаю: вдруг кто до меня дотронется, а я ведь еще теплый. Сраму не

оберешься.

В двенадцать часов народ собрался. Речи говорили. Символом меня называли. Собирательным образом.

Оркестр мазурку играл. Стали с меня простыню стаскивать, заодно и кепку потащили. Еле успел я ее

свободной рукой схватить да на макушку напялить.

Сдернули с меня простыню, и в глазах у меня аж потемнело. Вокруг народищу - тьма, и все на меня в упор

смотрят. А я стою, полусогнувшись, с кувалдой в руках и на всех на них гляжу исподлобья. И они все на меня

уставились.

Слышу разговоры: "Вылитый Семенов". Это я Семенов. "Вылитый Ванька, сукин сын". Это опять же я. "При

жизни, говорят, себе памятник отгрохал". И даже захлопали все, а жена моя Клава заплакала, поскольку хоть и

живой, а все равно уже памятник.

Тут все начали скульптора поздравлять. До чего же здорово Семенова вылепил. А при чем здесь скульптор?

Кувалда и кепка настоящие, а остальное мать с отцом вылепили.

Ну, пошумели, пошумели и разошлись. А я стоять остался. Солнце печет, а я стою - ни поесть, ни попить. Едва

до вечера достоял. Стемнело - я домой побежал. Еле спину разогнул. Только поел - начальство в дверь.

- Спасай, дорогой, памятник не сделали. Давай снова вставай.

Я говорю:

- Завтра с утра - пожалуйста, а в ночную - вот вам, сменщика давайте.

Кого-то они на ночь нашли, а утром я опять на вахту заступил. К вечеру обещали памятник завезти. Стою.

Люди разные подходят, глядят, любуются искусством монумента, то есть моим собирательным образом.

"Молодец, говорят, хорошо стоит".

К вечеру опять ничего не сделали, пошел на третий день. Потом на четвертый. На пятый день около меня

пионеры караулом стали. Стали караулить. А тут еще голуби эти на голову садиться начали. А смахнуть не

могу.

- Кыш, - говорю, - поганцы!

А они по-русски ни слова не понимают. Вечером я говорю:

- Извините, подвиньтесь, товарищи, что ж я целыми днями без еды и питья. Брюки, понимаешь, сваливаются -

так похудел. Я ж вам все-таки памятник, а не верблюд.

Тогда жену мою оформили при памятнике уборщицей - за мной ухаживать. Она одной рукой вроде веником

меня отряхивает, а другой втихаря еду в рот сует. Прикроет от людей и кормит из руки, как собаку в цирке.

А тут пионер один подглядел, как она кормит. Я ему говорю:

- Чего уставился, не видал, что ли, как памятник ест?

Так он с перепугу чуть язык не проглотил.

Однажды Витюха подошел, дружок по бригаде. Смотрел, смотрел. Потом говорит:

- Вань, пойдем пиво пить.

Я молчу.

- Хватит, - говорит, - придуриваться, идем пока попьем!

Я ему тихо так говорю:

- Кончай, Витюха, не срывай мероприятие.

Но ему, дуролому, не объяснишь. Он на другой день с другими ребятами пришел из бригады.

- Вань, - говорит, - поди, тяжело стоять-то?

- А то нет, - говорю, - не так физически, как морально.

- А почему, - говорят, - морально?

- Ну как же, - говорю, - моргать-то нельзя.

Ну что там говорить, на десятый день ко мне экскурсии стали водить. Потом ко мне новобрачные стали

приезжать. Клялись в верности. Цветы клали к подножию. Один дядька даже хотел об меня бутылку

шампанского разбить.

Осенью дожди пошли, у меня поясницу схватило. Но не уходить же с поста средь бела дня. Вызвали врача из

ближайшей поликлиники. Он мне сквозь брюки укол в бронзу сделал. Полегчало. Кабель от столба отвели -

стали электрофорез делать.

Где-то к ноябрю я возмущаться стал. Дожди идут, бронзу смывает, я мокну.

- Мне, - говорю, - здоровье дороже.

- Потерпи, - говорят, - совсем чуть-чуть осталось. Кувалду и кепку отлить.

А уж терпения нет. И голуби на нервы действуют. Особенно один. Все время на нос садится. Причем одна

лапка на носу, а другая все время соскакивает и в рот попадает.

Однажды курица подошла, в ногу клевать начала. И надо же, место нашла между брючиной и ботинком, прямо

в кожу попадает. Тут уж я не выдержал, кувалдой ее шуганул. И сейчас же бабка набежала, кричит:

- Чтой-то ты размахался! Ежели ты памятник, то стой себе, кувалдой не размахивай!

Зима пришла. Я говорю:

- Давайте мне тулуп. Без тулупа даже милиция не стоит.

Выдали тулуп. На работе зарплату повысили, только стой. Стою. Жена говорит:

- А что, Вань, может это призвание твое - стоймя стоять. Зарплата хорошая, люди к тебе с уважением, цветочки

несут.

Стою. Ночую дома, а утром, ни свет ни заря, - на пьедестал.

А тут совсем ерунда началась. Жена забеременела. Вначале мы скрывали. А тут уж скрывать трудно стало. И

пошла потеха. Народ стал говорить:

- Ишь ты, памятник, а туда же...

Гадать стали, какой ребенок родится - бронзовенький или чугунненький.

Весна пришла, народ в скверики высыпал. Потеплело. А я стою как пень.

Можно, конечно, и стоять. Зарплата идет. А с другой стороны, думаю, кто ж я такой? Памятник рабочему

человеку, трудом которого все на земле сделано. Или этот самый рабочий человек и есть. А если я рабочий, то

чего я здесь делаю. И зарплата моя липовая, и сам я липовый. И руки мои по простому напильнику

соскучились. И сказал я:

 

 

 

- Все, ребята.

А тут и памятник привезли. Ночью меня на этот памятник и обменяли.

Утром народ пришел, а там настоящий памятник стоит. Поглядел народ и говорит:

- А Ванька-то наш лучше стоял. Ванька ну прям как живой был.