Анатолий Трушкин

[navan]

Сами по себе

 

Проснулись русские утром, видят — все партии, что у них были, исчезли. Сперва подумали, что на них тля какая‑то напала, но тогда бы хоть шелуха осталась, а тут нет ничего. Ну и догадались, что просто их все ветром сдуло.

Остались русские сами по себе, не знают, куда ногой ступить, как бы во что не вляпаться без политического‑то руководства.

Народ ведь и без того очень простой, только‑только начал учиться есть, а то все ложкой в чужой рот попадал. Из ремесел развито было всего два: затягивание пояса и умение терпеть до гроба. Но зато уж, правда, и умельцы были! Это тебе не блоху подковать. Такие были даже, что еще и не кончилось у них терпение, а уже они в гробу. И культурно, к примеру, русские тоже мало кого обскакали. Много понастроили памятников, а как‑то тут выдался свободный день, пригляделись — господи! они же все на одно лицо. То есть буквально везде один и тот же человек стоит. Вот до чего это простой народ был.

А как сдуло партии ветром, вовсе перепугались они до смерти, замерли, боятся шаг шагнуть в сторону. Но к обеду проголодались многие, дети по нужде запросились, делать нечего — стали искать, нет ли у них умных среди беспартийных. А вдруг! А чем черт не шутит! А ну как есть!! Ну хоть не круглые‑то дураки.

Должны быть самостоятельные люди — слух был в народе, что есть мужики и бабы, которые издревле не днем, конечно, но хоть и ночью, а делают не то, что им партии велят, а то, что им хочется.

И что б вы думали? Поогляделись и тут же нашли несколько человек самостоятельных. Потом оказалось, что их много таких. Оказалось, что самые‑то умные как раз никогда ни в какие партии и не лезли, а делали ночью что хотели.

Ну и все. И стали русские жить нормально. К вечеру уже по уровню жизни догнали почти кой‑какие неразвитые страны. Болтали, что ночью даже кого‑то из африканцев перегнали, но это пока не подтвердилось.

Сейчас одного только и боятся русские — как бы ветры перемен не надули им опять кого‑нибудь в авангард.

[navan]

Жизнь в России

 

Цикл жизни в России строится следующим образом.

Основная и самая продолжительная стадия — БАРДАК.

Затем короткий период — ВОЗМУЩЕНИЕ МАСС.

Далее мгновенный — ПОИСК ВИНОВНЫХ (умершие руководители, внешние враги, семиты, кооператоры и тому подобное).

Далее — ОТВЛЕКАЮЩИЙ МОМЕНТ (передачи о преступности, проституции, съездах Советов, неопознанных летающих объектах, психотерапии и так далее).

Следующий этап, короткий, но яркий — ОБЕЩАНИЯ ВЛАСТЕЙ.

Затем вновь основная и самая продолжительная стадия — БАРДАК.

Если смотреть с высоты птичьего полета, откуда короткие периоды не заметны, то кажется, что вся наша жизнь — один сплошной БАРДАК.

Но это не так. Кроме него есть проституция, алкоголизм, преступность, наркомания, коррупция, съезды Советов и так далее.

[navan]

СКАЗКА

 

 

Шел мужик по дороге. Шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел — долго шел. Еще немного прошел — чувствует: завелась в нем нужда, так себе нуждишка, ничего особенного, но все‑таки.

Свернул он в лес, в кусты, приготовился избавиться от нужды, вдруг кто‑то громко над самым ухом:

— Стой!

Оборачивается мужик, видит — поляна. На поляне сидят все партии, которые у нас есть: коммунистическая, демократических много, лейбористы там, ну где всех упомнить, партий пятьдесят, чтобы не соврать, или около того.

— Чего ты хочешь, мужик? — спрашивают.

— Да я вот, — простая его душа, — по малой нужде.

— Погоди, — ему говорят, — не торопись, сейчас момент судьбоносный.

Сгрудились тут же, стали спорить, как помочь мужику в его нужде, справится ли он сам, так ли все сделает, как надо, или он свой путь найдет неповторимый.

Сошлись на том, что для начала надо издать Указ о помощи мужику в случае нужды.

Мигом создали комисию (восемь подкомиссий), издали закон, где подробно расписали, что надо делать мужику в случае нужды (права там, обязанности).

В ту же секунду отправили закон к Президенту на подпись, и уже будто бы подписал он, но тут случился с мужиком детский грех.

Срамота, конечно, но зато стало окончательно понятно, что не воспитан он, ленив и пьет много.

А отчего ж еще с великим народом детский грех может случиться?

 

Пластические операции

Я, если разрешите, несколько слов по поводу пластических операций на лице… как специалист в этом вопросе. Я сам — грузчик.

Короче, работал у нас такой Мальков Игорь Александрович. Обыкновенный человек — радости: баня, пиво, жена; неприятности: работа, соседи, жена.

И вот назначают министром финансов Валентина Павлова. Тогда аж еще было дело.

Этот Павлов — вылитый Мальков!.. То есть Мальков этот — вылитый Павлов… в профиль.

И сразу Малькову пиво без недолива, в баню без очереди.

Проходит всего ничего, Павлова назначают премьер‑министром. Я о сослуживцах Малькова даже говорить не хочу. Жена боится лечь с ним в постель. Дура! Уж она‑то точно знает, что он не Павлов.

Правда, этот Мальков косорылый был, у него шея не ворочалась, и он всю жизнь ко всем в профиль простоял, то есть у нее перед глазами с утра до ночи Павлов был. Дура, конечно.

Проходит еще немного, и этот премьер‑министр устраивает нам панику страшную с сотенными купюрами.

Как раз в тот день у нас получка. Так Павлову ста грамм не налили!.. То есть Малькову.

Вот вам наш народ, его отношение к своим вождям.

И сразу следом ГКЧП!.. Хана бы Малькову, но он в отпуске был на охоте. Он с детства охотник. Забрался в непроходимые болота без радио. Если бы он был с радио, он бы оттуда выбираться не стал.

То есть он на работу когда вышел, он сам уже наливал всем по сто грамм.

Но никто!! Ни один человек!! То есть выпить все выпивали, зачем добру пропадать. Но — никто!! — спасибо ему не сказал, руки не подал.

Вот оно, отношение к вождям!

Мальков чуть с ума не сошел. Просился в «Матросскую тишину», его не приняли. Сперва приняли — думали: сбежал, вернулся. Потом видят, перебор у них вышел с Павловыми, и не приняли его.

Он попробовал повеситься, ему веревку обрезали, то есть началась самая настоящая травля.

Что он тогда делает?.. Пластическую операцию! Изменяет внешность.

Недели три его никто не трогает, вообще забыли, что есть такой. Человек вернулся к нормальной жизни.

И тут назначают Гайдара. И оказывается, что Мальков после пластической операции — вылитый Гайдар.

Снова улыбаются ему все, руки моют перед едой, если он рядом, — опять дикость наша полезла.

Жена к матери сбежала. Тоже ее можно понять, то с Павловым спи, то с Гайдаром.

Народ бы споил его, но тут смотрят — цены‑то!.. не в два‑три раза увеличились, как Гайдар обещал, а в двести‑триста!

Собрались все… напомнили Малькову, что он хотел повеситься, пообещали не мешать больше.

Мальков тоже не дурак, тут же смотался на свои болота. Пока не показывается.

А что еще ему остается?.. Где выход?.. На Западе нечего раздумывать, еще одну пластическую операцию сделал — и живи себе спокойно.

А у нас же… Во‑первых, еще на одну денег не хватит. А самое главное — операции, видишь, пока слабенькие очень, с них можно запросто выйти Гитлером. И тогда уже никакие болота не спасут.

Потому что отношение к вождям у нас стало плохонькое.

[navan]

Слабо

 

Страна богатая — народ нищий; самим есть нечего — другим помогаем;

что себе позарез — продаем, что никому не нужно — покупаем. Загадка!

Две отгадки: либо население неумное, либо правительство глупое.

Проверили — нет, все в пределах нормы. В чем тогда дело?

А в том дело, что мы — народ легкий, заводной.

Нам по логике жить стыдно, как стыдно голому среди одетых.

У нас без единого гвоздя все держится на тепле, на чувстве.

Нам про выгоду не говори, про прибыль не надо.

Про проценты, про курс доллара — нет, нам эти волчьи законы чужды.

Нас можно взять только на «слабо».

— Слабо в дерьме жить!

— Нам?

— Вам.

— Нам?!

— Вам.

— На‑ам?!!

— Вам.

— Смотри!.. — И хоп! — по уши в дерьме — знай наших.

«Слабо» — великое для нас дело, потому что мы народ легкий, заводной.

И правительство у нас такое же — легкое, заводное.

— Слабо нефть, газ, лес за рубль отдать?

— За рубль?

— Да.

— Нам слабо?

— Вам.

— На‑ам?!!

— Вам.

— Ах ты, поганка! Да на, бери все за так. И еще вот тебе рыба, икра, масло, сметана, еще вот сало.

Если мы чего‑то хотим добиться, нам надо только через «слабо» действовать. Крикнул вот тут кто‑то:

— Слабо многопартийную систему ввести?

И смотри, сегодня у нас уже почти сто партий, объединений, организаций.

Сейчас самое время громко, во все горло крикнуть:

— Слабо по‑человечески жить?

— Нам?

— Вам.

— Нам?!

— Вам.

— На‑ам?!!

— Вам.

— Ах ты, гнида! Ах ты, гаденыш! Смотри!!

И тогда, может быть, начнем наконец жить по‑человечески.

[navan]

Поперек

 

Ничего, наверное, не получится у нас. Вряд ли чего хорошее выйдет.

Вчера стою около магазина, минут за десять до открытия с перерыва. Просто так стою, мне там и делать‑то было нечего, там и брать‑то нечего было… у меня и денег‑то не было ни копейки. Просто так стою.

Толпа, конечно. Ну и ничего так особенного, на первый взгляд, стоят себе люди, следят, чтобы, кто попозже подошел, вперед не пролезли.

А жара еще страшенная. В общем, опасно стоять.

И вот бабушка одна, совсем старая, лет сто ей, наверное. Может, сто двадцать. А еще ей припекло чуть. В общем, она говорит вдруг. Вслух, главное, говорит:

— Ну, ничего, пожила, слава богу, порадовалась. Может, и сейчас чего‑нибудь перехвачу вкусного. Давеча обещали сосиски завезти.

Тихо сразу стало. Все на бабушку смотрят, как на Гитлера. Все же за сосисками стоят, только каждый думал, что он один знает, что обещали завезти… Каждый думал: все сейчас по другим отделам кинутся, а он около сосисек‑то первым и очутится.

Расстроились многие… Да все почти. Ну, я тогда мягко так говорю, никому, просто так, чтобы людей успокоить.

— На Западе, — говорю, — за этими сосисками да‑авно уже никто не давится.

Мужик один поворачивается. Думаю: «Поддержит сейчас». Ну, повернулся он, мужик‑то этот, и говорит:

— А сейчас, кроме нас, нигде за этими сосисками никто не давится.

И смотрит так — не будь никого, убил бы.

Ну, я вижу, разговор не клеится. Еще каждый думает, как бы первым в магазин ворваться. Жертв, разрушений пока нет, но нездоровая такая обстановка, чего скрывать.

А как назло, еще ни милиции рядом, ни военных кого‑нибудь. Один народ только.

Ну что делать?.. Надо, думаю, срочно перевести разговор с продовольственной программы на какую‑нибудь спокойную тему.

И я ни к кому конкретно не обращаюсь, так, в сторону, говорю, а‑абсолютно в сторону.

— Есть нечего, — говорю, — так хоть бы медицину подтянули, а то продолжительность жизни маленькая. Не успеешь наесться — уже помирать надо.

Сказал и молчу стою… Мужик опять поворачивается, морда красная сделалась. Думаю: «Сейчас поддержит».

А руки длинные у него, ноги короткие. Ну, это неважно. Лоб узкий. Так какой‑то… Глаза и сразу затылок у него. Ну, неважно… Морда кра‑асная. Говорит:

— Всем и поесть дай, и чтобы лечили не до смерти, а у нас еще полно людей в подвалах живет!

К чему сказал, неизвестно. Ему про медицину, он про подвалы. Лишь бы поперек сказать.

А так мужик как мужик. Лицо глупое. Сразу видно, дурак от рождения. Бывает, люди переучиваются, от образования глупеют, а этот сразу.

И главное, не отворачивается, на меня смотрит. Что делать?.. А никого рядом!

Народ за дверью наблюдает, дурак — за мной. Стою, не знаю, чего делать.

Безвыходная ситуация. Народ стоит, дурак и я. Такая комбинация. Ничего хорошего, в общем.

Я тогда говорю:

— Безобразие, что люди в подвалах живут!

Мужик рот открыл. «Сейчас‑то, — думаю, — точно уж поддержит». Минуты две стоял он, потом рот закрыл и говорит:

— В подва‑алах, нам хотя бы медицину подтянуть.

Ну, и я тогда сразу понял, ничего хорошего у нас не получится. Вряд ли.