Семен Альтов

[navan]

Дорожно-транспортное происшествие

 

16 сентября сего года произошло ДТП на Посадской улице. Водитель гру-

зовика Кубыкин, заметив женщину, которая стояла на пешеходном переходе,

затормозил, пропуская пешеходку. Гражданка Рыбец, которой ни разу в жиз-

ни ни одна машина и даже лошадь не уступала дорогу, продолжала стоять,

ожидая, когда машина проедет.

Кубыкин, убедившись, что женщина переходить не собирается, тронулся с

места. Рыбец, видя, что грузовик едет медленно, прикинула, что, как

обычно, успеет проскочить, и бросилась через дорогу. Водитель резко за-

тормозил и сделал жест рукой, мол, проходите, гражданочка!

Рыбец истолковала жест в смысле "проваливай, пока не переехал!" и

метнулась на тротуар обратно, дожидаясь, по ее словам, "когда этот псих

проедет". Водитель, решив, что женщина странная, на всякий случай дал

предупредительный гудок. Рыбец сообразила, что он гудит, приняв ее за

глухую, и покачала головой, мол, я не такая глухая, как вам кажется.

Кубыкин расценил качание головой как "переходить отказываюсь" и, кив-

нув, поехал. Рыбец решила, что кивком он дал понять: "Еду медленно,

проскочишь!" и рванула наперерез. Грузовик встал. Рыбец остановилась, не

зная, с какой скоростью он поедет, без чего не рассчитать, с какой ско-

ростью надо перебегать. Кубыкин пришел к выводу - женщина сумасшедшая.

Дав задний ход, он скрылся за углом, чтобы она успокоилась и перешла.

Рыбец разгадала маневр так: водитель хочет разогнаться и выскочить на

полном ходу! Поэтому переходить не стала. Когда Кубыкин через сорок ми-

нут выехал из-за угла, женщина стояла на тротуаре как вкопанная. Грузо-

вик попятился, не зная, чего от нее ждать. Кубыкин, предчувствуя, что

добром это не кончится, решил сделать крюк, проехать другой дорогой.

Когда грузовик опять скрылся, Рыбец, не зная, что этот тип задумал, в

панике бросилась бежать проходными дворами с криками: "Убивают, спаси-

те!"

В 19.00 на углу Посадской и Бебеля они вылетели навстречу друг другу.

Кубыкин едва успел затормозить. Рыбец едва успела перекреститься.

Поняв, что "не раздавив ее, грузовик не уедет", она показала Кубыкину

кукиш, мол, не раздавишь!

Кубыкин, у которого, по его словам, уже плыли перед глазами круги,

увидев в красном круге кукиш, принял его за дорожный знак "Водитель! Ос-

вободи проезжую часть!" и выехал на тротуар, освобождая шоссе идиотке.

Рыбец, сообразив, что водитель в доску пьян и будет давить ее на тро-

туаре, где могут пострадать посторонние люди, приняла единственно верное

решение: бросилась навстречу машине, решив принять удар на себя.

Кубыкин дал задний ход. Рыбец сделала то же самое. Так они маневриро-

вали часа три. Стало смеркаться.

И тут до Кубыкина дошло: тетку в детстве хорошо переехали, а он, оче-

видно, похож на водителя, который ее недодавил! Чтобы она его не боя-

лась, Кубыкин натянул на лицо черные колготки, которые купил жене. Вгля-

девшись, Рыбец опознала в Кубыкине особо опасного преступника, фото ко-

торого было напечатано в газете. Рыбец решила его обезвредить и с криком

"Ура!" метнула в машину бидон молока. Кубыкин вывернул в сторону и вре-

зался в фонарный столб, который, падая, придавил некоего Сидорчука, ко-

торого действительно пять лет разыскивала милиция.

Вот так, благодаря решительным действиям граждан, был задержан особо

опасный преступник.

[navan]

Именинница

 

- Еще больше внимания каждому! - сказал директор. - Поэтому проведем

День именинника. Попрошу вас, Галочка, выписать лиц, которым в этом году

исполняется сорок лет, пятьдесят, шестьдесят и так далее до конца. В

пятницу всех разом и отметим. А чтоб этот день врезался в память людям,

- сорокалетним дадим по десятке, пятидесятилетним по двадцатке и так да-

лее до конца.

Через час список был готов. Директор пробежал его глазами и вздрог-

нул:

- Что такое?! Почему Ефимовой М. И. исполняется сто сорок лет?! Вы

думаете, что пишете?!

Секретарша обиделась:

- А сколько ей может быть лет, если она 1836-го года рождения?

- Ерунда какая-то. - Директор набрал номер. - Петров?! Опять непоря-

док! Почему Ефимовой М. И. сто сорок лет? Она что, памятником у нас ра-

ботает?! В паспорте так написано?.. Сам видел?! М-да. Вот заработалась

женщина.

Директор бросил трубку и закурил. "Какой-то идиотизм! Если за сорок

лет даем десять рублей, за сто сорок... сто десять рублей, вынь да по-

ложь, так?! Хитрющая баба эта Ефимова М. И.! Черт с ней! Пусть все будет

красиво. Заодно остальным стимул будет. За такие деньги любой до ста со-

рока дотянет!"

На следующий день в вестибюле появился плакат: "Поздравляем именинни-

ков!" Ниже тремя столбиками шли фамилии, возраст и соответствующие воз-

расту суммы. Против фамилии Ефимовой М. И. стояло: "140 лет - 110 руб-

лей".

Люди толпились у плаката, сверяли свои фамилии с написанными, как с

лотерейной таблицей, вздыхали и шли поздравлять счастливчиков. К Марье

Ивановне Ефимовой подходили неуверенно. Долго разглядывали ее. Пожимали

плечами и поздравляли.

Сначала Марья Ивановна, смеясь, говорила: "Перестаньте! Это же шутка!

Мне в паспорте по ошибке написали 1836-й год рождения, а на самом деле

1936-й! Это опечатка, понимаете?!"

Сослуживцы кивали головой, пожимали ей руку и говорили: "Ну, ничего,

ничего, не расстраивайся! Выглядишь прекрасно! Больше восьмидесяти тебе

никто не даст, честное слово!" От таких комплиментов Марье Ивановне ста-

ло плохо.

Дома она выпила валерьянки, легла на диван, и тут начал звонить теле-

фон. Звонили друзья, родственники и совсем незнакомые люди, которые от

души поздравляли Марью Ивановну с замечательной годовщиной.

Потом принесли еще три телеграммы, два букета и один венок. А в де-

сять вечера звонкий детский голос в телефонной трубке произнес:

- Здравствуйте! Мы, учащиеся 308-й школы, создали музей фельдмаршала

Кутузова! Мы хотим пригласить вас как участницу Бородинского сражения...

 

- Как тебе не стыдно, мальчик! - закричала Марья Ивановна, поперхнув-

шись валидолом. - Бородинская битва была в 1812-м году! А я 1836-го года

рождения! Вы ошиблись номером! - Она швырнула трубку.

Спала Марья Ивановна плохо и два раза вызывала "неотложку".

В пятницу к 17.00 все было готово к торжествам. Над рабочим местом

Ефимовой прикрепили табличку с надписью: "Здесь работает Ефимова М. И.

1836-1976".

В полшестого актовый зал был полон. Директор вышел к трибуне и ска-

зал:

- Товарищи! Сегодня мы хотим поздравить наших именинников, и в первую

очередь - Ефимову М. И.!

В зале захлопали.

- Вот с кого надо брать пример нашей молодежи! Хочется верить, что со

временем наша молодежь станет самой старой в мире! Все эти годы Ефимова

М. И. была исполнительным работником! Она постоянно пользовалась уваже-

нием коллектива! Мы никогда не забудем Ефимову, грамотного инженера и

приятную женщину!

В зале кто-то всхлипнул.

- Не нужно слез, товарищи! Ефимова до сих пор жива! Хочется, чтобы

этот торжественный день запомнился ей надолго! Поэтому давайте вручим ей

ценный подарок в размере ста десяти рублей, пожелаем дальнейших успехов,

а главное, как говорится, - здоровья! Введите именинницу!

Под грохот аплодисментов два дружинника вывели Марью Ивановну на сце-

ну и усадили в кресло.

- Вот она - наша гордость! - Голос директора зазвенел. - Посмотрите,

разве дашь ей сто сорок лет?! Да никогда! Вот что делает с людьми забота

о человеке!

[navan]

Последний раз

 

Чем ближе к школе, тем больше нервничала Галина Васильевна. Она маши-

нально поправляла вовсе не выбившуюся из-под платка прядь и, забывшись,

разговаривала сама с собой.

"Когда это кончится?! Недели нет, чтоб в школу не вызвали! В шестом

классе такой хулиган, а вырастет?! И балуешь, и бьешь, и как по телеви-

зору учат, - мучаешься! Все впустую! Да и бить-то осталось полгода, а

потом вдруг сдачи даст? Вон какой здоровый! В Петра пошел!" - с гор-

достью подумала Галина Васильевна.

Поднявшись по лестнице, она долго еще стояла перед кабинетом директо-

ра, не решаясь войти. Но тут дверь распахнулась и вышел Федор Николае-

вич, директор. Увидев Сережину маму, он улыбнулся и, подхватив ее под

руку, втащил в кабинет.

- Дело вот в чем... - начал он.

Галина Васильевна напряженно смотрела в глаза директора, не слыша

слов, стараясь по тембру голоса определить величину материального ущер-

ба, нанесенного Сережкой в этот раз.

- Такое в нашей школе случается не каждый день, - говорил директор. -

Да вы садитесь! Оставить этот поступок без внимания мы не хотим.

"Тогда за стекло десять рублей, - тоскливо вспоминала Галина Ва-

сильевна, - потом Куксовой за портфель, которым Сережка Рындина бил, -

восемь пятьдесят! Нанесение телесных повреждений скелету из кабинета зо-

ологии - двадцать рублей! Двадцать рублей за килограмм костей! Ну и це-

ны! Да что я, миллионер, что ли?! "

- Вы послушайте, какое письмо мы получили... - донеслось до Галины

Васильевны.

"Боженька! - задохнулась она. - Что ж это за наказание такое? Тянешь

его одна с трех лет! Вся жизнь для него! Одеть, обуть, накормить, чтобы

как у людей! Себе ведь ничего, а он..."

- "Дирекция металлического завода, - с выражением читал директор, -

просит объявить благодарность и награждает ценным подарком ученика вашей

школы Паршина Сергея Петровича, совершившего геройский поступок. Сергей

Петрович, рискуя жизнью, вынес из горящего детсада один троих детей..."

"Один - троих", - повторила про себя Галина Васильевна. - И как один

с тремя справился?! Вылитый бандит! Почему у других дети как дети? У Ки-

рилловой Витька на трубе играет! У Лозановой девочка, как придет из шко-

лы, так до вечера спит! А этот где целыми днями пропадает?! Пианино в

комиссионке купила. Старенькое, но клавиши есть! Так хоть раз без ремня

сел?! Гаммы наизусть не исполнит! "Слуха нет"! А что у него есть?!"

- Вот так, уважаемая Галина Васильевна! Какого парня мы с вами воспи-

тали! Троих детишек из огня вынес! Такого в нашей школе еще не было! И

мы этого так не оставим! Завтра же...

"Конечно, не оставите, - зажмурилась Галина Васильевна. - Небось,

двадцать пять рублей вынь да положь! Сейчас скажет: "Чтоб последний

раз!" А дома опять за Сережкой с ремнем бегать и бить, если догоню. А он

кричать будет: "Мамочка! Последний раз! Мамочка!" Господи! А потом опять

все сначала! Вчера в саже и копоти явился, будто трубы им чистили! Лучше

бы умереть..."

- Жду его завтра утром перед торжественной линейкой. Там все и

объявим! - улыбаясь, закончил директор.

- Товариш директор! Последний раз! - Галина Васильевна вскочила, ма-

шинально комкая в руках бланк, лежавший на столе. - Слово даю, больше

такое не повторится!

- Ну почему? - Директор нежно разжал ее кулачок и забрал бланк. - Ес-

ли мальчик в тринадцать лет совершил такое, то в будущем на что он спо-

собен?! Представляете, если бы все у нас были такие?

- Не дай бог! - прошептала Галина Васильевна.

Директор проводил ее до дверей, крепко пожал руку.

- Вы уж дома сыночка отметьте как сможете!

На улице Галина Васильевна постояла, глубоко дыша, чтобы не распла-

каться.

- Был бы муж, он бы отметил как положено! А я баба, что с ним сделаю?

У всех есть отцы, а у него нет! Вот и растет сам по себе! Ну, выпорю...

Она зашла в магазин, купила две бутылки молока и одно пирожное с кремом.

 

- Выпорю, потом дам молока с пирожным - и спать! А там, глядишь, пе-

ребесится, человеком станет...

[navan]

Вокруг света

 

15 мая. Сегодня в 12.30 ушел от жены в открытое море... Не могу

больше жить на одной и той же суше, ходить по одним и тем же улицам! Нет

больше сил видеть лица, противные даже со спины, язык не поворачивается

вежливо врать одно и то же. Так иногда тянет в открытое море, хоть из

дома уходи! Что я и сделал сегодня, а надо было лет десять назад!

Своим беспримерным подвигом хочу доказать, что человек может выжить

не только среди людей, но и без них. К тому же так хочется что-нибудь

открыть, назвать своим именем.

Настоящий мужчина должен хоть что-то назвать своим именем! Чтобы по-

том не было разговоров, на моей лодке "Санта Лючия" все честно, никаких

удобств: ни жены, ни телевизора, ни еды. Питаться буду исключительно

планктоном, которого взял несколько килограммов.

Я в открытом море! Землей и не пахнет! Кругом сплошная вода! Светит

солнце и никакой тени, кроме моей собственной. До чего же хорошо кругом!

 

16 мая. На горизонте показалось неизвестное мне судно "Академик Пет-

ров". Мне что-то просигналили флажками, после чего хотели взять на абор-

даж, но я не дался. Тогда меня флажками обматерили и оставили в покое в

открытом море.

Снова тишина! Ни души! Вода, солнце и я. Сижу в одних трусах, дурею.

Почему я не ушел в открытое море раньше?! Тут не надо бриться, носить

брюки, разговаривать, когда не хочется, улыбаться черт знает кому. Не

надо выносить мусорное ведро, уступать место женщине! Ни людей, ни ма-

шин!

Ощущаю, как разглаживаются морщины на лице и складки у рта. Глубоко

дышу порами. Аппетит зверский. Сейчас бы мяса с картошечкой! Поел планк-

тона и лег спать.

17 мая. Попал в сильное течение. Кажется, в Гольфстрим. Гольфстрим

был весь в масле и другой гадости. Что за манера сливать всю дрянь с

земли в воду? Расковыряли сушу, смешали атмосферу с грязью, так еще и

воду мутят! Какой же это прогресс, если скоро каждый сможет на автомаши-

не выехать на природу, а природы и в помине не будет?!

Поймал рыбешку, выжал из нее все, что мог, выпил полученный сок. Ка-

жется, это был бензин.

Ночью не спал. Смотрел на звезды. Над морем они совсем другие.

Большие и мокрые. Неужели и там живут? Интересно, какие у них женшины?

Высокие или блондинки?

Что-то Валя моя сейчас делает? Небось ревет белугой.

18 мая. Переименовал судно из "Санта Лючия" в "Валентину". По горло в

ледяной воде полдня выскабливал ногтем старое название и писал на борту

авторучкой новое. Три раза шел ко дну, потом обратно, но все-таки переи-

меновал! Сделал сам себе искусственное дыхание и, чтобы не окоченеть от

холода, выпил немножко планктона.

Перед сном открыл необитаемый остров. Назвал его "Валентинины остро-

ва" и нанес на карту.

Ночью опять смотрел на звезды. Пузырев из 56-й квартиры уже наверняка

приперся домой, жену лупит. Потолок у нас дрожит, штукатурка на ковер

сыплется...

А надо мной никакая штукатурка не сыплется! Только иногда звездочка

упадет в воду, да и то почти неслышно. Интересно, лифт починили? Вторую

неделю починить не могут, бездельники!

19 мая. На горизонте показалась земля. Подгреб к ней и увидел на бе-

регу живых туземцев! На наших похожи, только смуглее. Одеты своеобразно:

набедренные повязки на голое тело, а некоторые еще и в лифчиках. Очень

красивое зрелище.

Попытался войти с ними в контакт с помощью английского словаря. Не

вошел. Местные жители не понимали меня ни по-французски, ни по-испански.

Кое-как объяснился с дикарями по-русски. На градусник и зубной порошок

выменял много разного планктона. В мою честь был дан обед с песнями,

танцами и даже маленькой дракой. Туземцы уговаривали меня остаться,

предлагали высокооплачиваемую работу, но я отказался, несмотря на дочь

вождя в красном купальнике. Мое кругосветное путешествие еще не законче-

но, глупо бросать такое мероприятие на полпути!

Ушел от них в открытое море. Внезапно донеслось женское пение. Это

была песня на слова Ильи Резника: "А я говорю: роса, говорю, она говорит

- мокро..." Думал, сойду с ума: так захотелось повернуть обратно! Но

вспомнил аналогичный случай с Одиссеем и сиренами. Плача, привязал себя

к мачте, заткнул уши планктоном и только тогда смог плыть дальше.

И снова кругом вода! И ни души! И ни тела!

20 мая. Пока не затекли ноги, стоял на цыпочках: смотрел, нет ли где

хоть какой-нибудь земли! Пусто. Одна вода! Наводнение, что ли?

Черкнул Вале записку. Запихал ее в бутылку из-под планктона и бросил

в открытое море. Интересно, сколько идет отсюда бутылка до нашего горо-

да?

21 мая. Увидел родное судно "Академик Петров". Замахал белыми трусами

и закричал: "SOS!" - но "Петров" не среагировал. Попробовал взять его на

абордаж, но "Петров" дал деру!

Целый день пил планктон и пел песни народов мира. Спел все, что знал,

сто раз и сорвал голос.

Сколько можно плыть?! А еще говорят: земля круглая! Вранье! Пропаган-

да!

Три часа стучал по борту кулаком азбукой Морзе: передавал в эфир сиг-

нал бедствия. Ни ответа ни привета! Вот так у нас думают о людях.

22 мая. Ровно в четыре часа плюнул на свой беспримерный подвиг. Натя-

нул на мачту рубашку, штаны, майку, трусы и под всеми парусами полетел

домой. Хватит! Нашли дурака! Чувствую, что немного и свихнусь.

23 мая. Иду полным ходом. Скорость 20 узлов. Остались позади Америка,

Австралия, Копенгаген, Петрозаводск.

Показалась родная земля! Из последних сил подгреб к берегу. Сразу же

ко мне бросились люди. Двое начали отталкивать лодку шестами, а третий

закричал, что посторонним здесь причаливать запрещено. При этом все трое

здорово ругались. Ну вот я и дома...

7 июня. Позавчера вышел из больницы. Лечили от невроза. Сижу дома,

курю. С потолка сыплется штукатурка. Это Пузырев.

Еще вчера из окна был виден кусочек моря. Сегодня его закрыл девятый

этаж нового дома. Больше смотреть не на что. Кругом одна суша.

Ночью не спал. Смотрел в потолок и видел звезды. Большие и мок

[navan]

Укусы

 

Не так боюсь холеры, как одиночества. Потому что с холерой давно по-

кончили, а с одиночеством нет. На стенку лезешь, ухо к полу прикладыва-

ешь: не идет ли кто! Иногда полжизни дурацкой отдал бы за голос челове-

ческий. Чтоб разговаривали со мной, смотрели в глаза мне; как дикторша

на экране всем в душу заглядывает одновременно, чтоб вот так мне одному!

Надежда только на телефон красненький. Но друзья звонят, только когда им

что-то от меня надо. А когда мне надо, ни один сукин сын не наберет!

Самому что ли позвонить? Ноль восемь...

"Двадцать три часа две минуты..."

Во женщина неприступная! Но все равно есть номера, по которым можно

людей на дом вызвать!

Раньше горели самостоятельно. Без посторонней помощи. А теперь под-

жег, набрал ноль один - и лезут в окна несгораемые ребята с топорами и в

касках. Поливают живой водой из брандспойта - и, хочешь не хочешь, жи-

вешь дальше.

Опять заскучал - заманиваешь в квартиру вора. Пока он ищет драгоцен-

ности, ты заветные ноль два набираешь. И люди мужественной профессии

взламывают дверь, всех арестовывают, сажают за стол: до утра разговари-

ваете, пьете кофе, даете показания.

Сердечко прихватило - не горюй! До аппарата доползи, ресничками наск-

реби ноль три - и "скорая помощь" найдет тебя живого или мертвого.

Кольнут в белу рученьку - глаза откроешь, а над тобой люди склонились, -

значит, снова ты не один!

С телефоном не соскучишься, это не телевизор. Газ включил, а спичку

не зажег - вот и запахло противненьким. Немедленно звони женшине по ноль

четыре. "У меня газом пахнет, чувствуете?" И трубку к плите подносишь.

Не успеешь газом надышаться - приезжает аварийная как миленькая. Бесп-

латно делают искусственное дыхание, молоком отпаивают, переживают: умер

ты или нет?! А что еще человеку надо, кроме искусственного дыхания и за-

боты?

Ну почему все спят, когда я не сплю! Телефонов-то в справочнике, те-

лефонов!.. Вот! При укусе животного знаете куда звонить? Ни вы, ни жи-

вотное не в курсе. А здесь написано: 240-41-40. Даже при укусе паршивого

животного есть куда жаловаться! А кому звонить, если блоха не укусит, -

просто тоска гложет. Позвонить, что ли, противостолбнячным товарищам?

Приедут с гитарой, шприцами звеня. Посидим, потреплемся, а чтоб у них на

работе неприятностей не было, поймаем животное, заставим укусить...

"Двадцать три часа тридцать пять минут..."

А если нет денег, вызываешь уголовный розыск на дом вместе с овчарка-

ми, даешь им понюхать рубль, собачка берет след и находит тридцать руб-

лей!

Потом на все эти деньги закажу разговор с Парижем. Запросто. Чтоб

позвонили мне, - все оплачено. Наверно, я ничего не пойму, кроме "жэ

тэм" и "Нотрдам", но дело не в этом! Не понять француженку - кто отка-

жется?

"Двадцать три часа сорок семь минут..."

Да, это не француженка! Хотя по голосу лет тридцать, не больше. Раз

Париж не дают, значит... Париж занят. Ну, занята моя парижанка парижани-

ном, у них это, как у нас мороженого поесть! И черт с ней! Зато таких

белых ночей, как в Ленинграде, ни в одном Париже не увидишь!

Кому бы позвонить, а?..

"Двадцать три часа..." Вот зануда!

"Ноль часов три минуты..."

Конечно, можно поговорить с сыном. У каждого должен быть в первом ча-

су ночи сын. Или дочь. Чтобы позвонить. У меня должен быть сын! Сидит у

телефона в маечке, ждет, когда же я позвоню. Сколько лет ждет. Неужели у

меня нет ни одного сына? Набрать по справочнику, допустим... ноль сорок

два... "разговор с сыном". Но как с ним говорить, я понятия не имею!

Дам-ка лучше ему телеграмму! "Моему сыну от папы. Тчк."

"Ноль часов пятнадцать минут..."

И должны быть в телефонной книге на букву "Н" телефоны всех негодяев.

Чтобы звонить им ночью и говорить в лицо все, что думаешь. Пусть потом

гадают, кто это такой смелый нашелся!

Поставив негодяев на место, позвонить и срочно вызвать женщину, кото-

рая придет, уберет квартиру, постирает, сготовит и уйдет молча.

Потом вызвать другую, которая останется до утра и уйдет без слов, без

слез. Молча.

Тогда срочно вызвать третью, с которой можно говорить обо всем, из-

лить душу и чтоб слушала молча. И наконец, почувствовать ко всему этому

отвращение. Найти в телефонной книге на букву "Л" номер любимой женщины,

с ней одной можно делать все то, что с теми в отдельности, - вот почему

жить с ней невозможно. Зато молчать с ней по телефону можно часами, слу-

шая, как она прекрасно дышит! И не надо, кажется, в жизни другого, лишь

бы она там дышала и касаться ее губ через телефонную трубку.

"Ноль часов тридцать пять минут..." Да слышу я, слышу! Отстань!

Дали бы всем мой телефон, честное слово, я бы говорил время лучше

нее! У меня бы никто никогда не опаздывал! И погоду на завтра буду обе-

щать только хорошую! Не позволю себе никакой облачности, а о ветре всег-

да можно договориться. И при укусе животного не пугайтесь, звоните мне,

я скажу: "Смажьте место укуса йодом..." Я буду утешать, веселить, делать

гадости - все, что пожелаете! Лишь бы быть кому-нибудь нужным!

"Ноль часов сорок пять минут..."

Тьфу! Да кто ж так говорит?! "Ноль часами сорок пять минут!" Чувству-

ешь разницу, дура! А теперь давай припев на два голоса:

"Ноль часов пятьдесят мину-у-ут..."

Как медленно летит время.

Позвоните мне, пожалуйста! А то подожгу, вызову пожарных, чтобы со

мной кто-то был! Или животное укушу!

...Алло! Алло! Да, я слушаю! Петя?! Нет, вы не туда попали! Кто ско-

тина? Да я же не Петя! Тем более? Как вы меня назвали? Ух ты!.. Погоди,

дорогой! Не бросай трубку! Отведи душу. Поругайся еще. И тебе того же,

сукин сын!.. Фу! Поговорили.

Отлегло. Так, сколько у нас времени, дорогая?

" Ноль часов пятьдесят пять минут..."

Разве так важно знать, сколько времени прошло? Лучше бы ты говорила

каждому, сколько ему осталось. Тогда не хандрили бы. Поняли: на это

просто нет времени.

"Ноль часов пятьдесят семь минут..."

[navan]

Пресса

 

- "Нью-Йорк таймс" есть?

- Я же вам говорил: не бывает!

- Жаль. Но вдруг будет, оставьте, пожалуйста! А "Юманите Ламанш?"

- Диманш.

- Есть?

- Хоть три.

- Две. И "Пазе сера" одну.

- Пожалуйста.

- "Трибуну люду" и "Москоу ньюс".

- "Трибуна люду" старая.

- Неважно. Получите с меня.

- Простите, а вы что, читаете на нескольких языках?

- Да, знаете, люблю полистать газеты.

- Вы читаете на всех языках?

- Я листаю на всех языках. Уже без этого не могу!

- Но вы же ничего не понимаете!

- А зачем? Мне своих забот мало? Но когда листаешь, чувствуешь: везде

черт-те что, - значит, у тебя как у людей! Будто перцовый пластырь - от-

тягивает. Дайте еще вон ту, название синее. Чья? Неважно. Спасибо.

Культурный человек должен быть в курсе чужих неприятностей!

[navan]

Очки

 

У меня семь пар очков. На каждый день недели. В понедельник надеваю с

черными стеклами, чтобы после вчерашнего меня никто не видел. Целый день

меня никто не видит. Правда, и я ни черта не вижу.

Во вторник, обалдев от вчерашнего мрака, так хочется чего-то чистого,

яркого - синего неба хочется! Надеваю синие очки. И в любую погоду - си-

нее небо! Все синее. Трава синяя. Огурцы свежие синющие! Не ели синие

огурцы? Бр-р! Гадость!

Естественно, в среду хочется настоящих зеленых огурцов с весенним за-

пахом и без очереди! Зеленые очки! И все такое зеленое, молодое, что

скулы сводит! Какие огурцы, когда вокруг зелененькие женщины и, честное

слово, каждой семнадцать лет! "Простите, вас как зовут, зеленоволосая?"

И они не краснеют, а зеленеют, причем не от злости - от радости. Еще бы!

В этих очках сам зеленоглазый, кудрявый и кажется, все зубы во рту свои,

а морщины чужие или это оправа бросает ненужную тень. Можешь перевернуть

весь мир позеленевший.

В ночь с зеленого на четверг жутко чешутся руки. Утром бегу, не по-

завтракав, цепляя очки с дальнозоркими стеклами, чтобы определить фронт

работ!.. Через увеличительные стекла видишь всю линию фронта! Волосы

встают дыбом, руки перестают чесаться. Оказывается, многое сделано до

тебя и ты видишь - как... Но почему никак не увидеть все таким, как хо-

чется?!

Чтобы совпало, надеваю розовые очки. Надеваю в пятницу. Пятница -

жизнь в розовом цвете. Ах, эта розовая действительность! Надеваю носки с

розовой дырочкой. Жена орет, а глаза у самой добрые, розовые. Лезу в

карман, а там розовые, как червонцы, рубли! Вечером на симпатичных розо-

вых обоях давишь розовых тараканов и плывешь в розовый сон на розовых

новеньких простынях.

И суббота! Летишь по лестнице в очках с простыми стеклами, надеясь,

что дело вовсе не в стеклах! И спотыкаешься обо все нерозовое, столько

его кругом! Одна небритая рожа в зеркале чего стоит! Глаза жены накраше-

ны - точь-в-точь тараканы. В углу тараканы затаились, как глаза жены.

Зажмурившись, жду воскресного вечера. Надеваю выходную оправу без

стекол, чтобы не выбили. Иду в ресторан. Там смело мешаю цвета, и вроде

все приобретает желанный цвет, правда, затрудняюсь сказать, какой имен-

но... Кто дал по голове, не разглядел. Хорошо, что в оправе не было сте-

кол. Опять повезло...

В понедельник надеваю очки с черными стеклами, чтобы после вчерашнего

меня никто не видел. Мрак полный.

Но я знаю: дома лежат синие очки!

[navan]

Геракл

 

Согласитесь, в каждом приличном городе должна быть достопримеча-

тельность. В Париже - Эйфелева башня, в Риме - развалины Колизея в хоро-

шем состоянии. У нас в Зареченске таких достопримечательностей было две:

дуб, в тени которого проездом стоял Пушкин, и скульптура античного героя

Геракла, как известно, мужчины героических пропорций, причем из одежды,

по мифологической моде, - один меч в могучей правой руке.

Рассказывают, что как-то городское начальство, обходя немногочислен-

ные очаги культуры, остановилось перед Гераклом как вкопанное.

- Что я вижу? - возмутилось начальство.

Сопровождающие лица объяснили, что, мол, грек, из античных, звать Ге-

раклом.

Начальство авторучкой ткнуло в середину композиции и сказало:

- То, что грек, я без вас вижу! А это что?!

Сопровождающие лица стали оправдываться:

- Нашей вины никакой нет! Недосмотрели предшественники десять веков

назад при высечении товарища. Извините, конечно, за фрагмент, время было

такое. А теперь из песни слова не выкинешь! Вроде памятник культуры!

Начальство, говорят, возмутилось до крайности:

- Памятник культуры должен культурно выглядеть! В центре города в та-

ком виде? Дети в школу идут мимо чего? Конечно, низкая успеваемость! Мо-

лодежь необстрелянная вечерами вокруг чего прогуливается в непос-

редственной близости? Естественно, назавтра аналогичная производи-

тельность труда! Горсад это где-то лицо города! А что у нас с лицом?! У

себя в Афинах пусть стоит нагишом, а у нас чтоб было как у людей! Завтра

же!

Наутро у Геракла все было как у людей. Он стоял, прикрывшись фиговым

листком работы местного мастера Каравайчука. Розовый, как говорится, ни-

кем не надеванный листок нарядно смотрелся на потемневшей от времени мо-

гучей фигуре. Наконец-то Геракл мог, не стесняясь, честно смотреть в

глаза зареченской молодежи.

...Каким ветром занесло в Зареченск комиссию по охране памятников из

Москвы - неизвестно. Увидев Геракла в обновке, комиссия чуть в обморок

не попадала:

- Охраняется государством! Десятый век! Немедленно отодрать эту га-

дость!..

Ну, ясное дело, Каравайчук за ночь свою гадость отодрал, и опять Ге-

ракл стоял честно, по-античному.

...Греческие туристы ворвались в город с востока месяца через три. То

ли автобус сбился с маршрута, то ли с другими целями. Правда, Зареченск

- городок незакрытый и ничего такого там не делается, но то, что делает-

ся, лучше не показывать, если ты любишь свой город.

Ну, греки народ странноватый, вроде и не пьют, а навеселе! Бегают,

смеются, адресами обмениваются зачем-то. Все норовили сфотографиро-

ваться! Хорошо, что пленку купили в зареченском универмаге, ее срок год-

ности истек в 1924 году.

Естественно, горсад оккупировали, а там земляк стоит! Греки от радос-

ти очумели, поют, местных жителей целуют, причем в губы метят принципи-

ально.

Вдруг один из них, профессор, наверное, в очках, в штанишках коро-

теньких, по-ихнему закудахтал, переводчица перевела:

- Господин говорит, что, мол, это оскорбление их национального досто-

инства, поскольку акт вандализма, недружественный ко всему греческому

народу!

Оказывается, то ли Каравайчук перестарался, то ли ветром сдуло,

только стоит Геракл в чем мать родила, но не полностью!

Видя такое возмущение греческих товарищей, начальство дало команду:

присобачить фрагмент в кратчайшие сроки!

Каравайчук опять не подвел. Наутро, когда греки продрали свои гречес-

кие глаза, Геракл был укомплектован полностью! Греки на память нащелка-

лись с ним как могли.

...Письмо из Москвы пришло месяца через два. С вырезками из греческих

газет и с переводом. Очевидно, у кого-то из туристов оказалась своя фо-

топленка. Геракловеды утверждали, что непонятно, с кого был вылеплен за-

реченский Геракл, поскольку отдельные пропорции не соответствуют ни ис-

торической истине, ни медицинской!

Через дипломатические круги были получены точные параметры, снятые с

оригинала в Афинах. Данные пришли, естественно, шифрограммой. Поседевший

за ночь Каравайчук собственноручно расшифровал, и через день многостра-

дальный Геракл ничем не уступал афинскому оригиналу. Более того, мог

дать ему сто очков вперед!

Бедный Геракл простоял так три дня. Тревогу забила участковый врач

Сергеева, бежавшая домой с дежурства. Она вызвала милицию и заявила, что

повидала в жизни всякого, но такого безобразия еще не видела. Смущенные

ее доводами милиционеры набросили на Геракла шинель и связались с на-

чальством, не зная, как действовать в данном нетипичном случае.

То ли Каравайчук расшифровал неточно, то ли сведения были получены не

с того оригинала, то ли подлог какой, - словом, фрагмент не вписывался в

Геракла. А вернее, наоборот!

Дальнейшие реставрационные работы были поручены зав. мастерской по

изготовлению надгробий и памятников Завидонову Никодиму. Что он там сде-

лал и сделал ли, неизвестно, потому что было принято единственно верное

решение - заколотить Геракла досками. То есть памятник охраняется госу-

дарством - и все!

Теперь никто не мог сказать, будто у Геракла что-то не так. Но как

только античного героя заколотили, к нему началось паломничество! Сказа-

лась вечная тяга народа к прекрасному. Гости города фотографировались на

фоне заколоченной скульптуры и уезжали с чувством выполненного долга.

Кто-то стал сбывать из-под полы фотографии Геракла без досок... По рублю

штука. Но скоро выяснилось - жульничество. Никакой это был не Геракл, а

то ли Зевс, то ли Хэмингуэй в детстве! Когда обман обнаружился, фото

пошло по два рубля!

Но что творилось в горсаду у заколоченного памятника! Как будто там

за досками выставили Джоконду Леонардо да Винчи! Люди скреблись в зазо-

рах, втискивали глаза в щелочки, оказывали сопротивление милиции.

Старушки, умирая, требовали показать им мученика Геракла.

В городе создалась угрожающая обстановка. Стали поговаривать, что за

досками никого и нет, - наоборот, видали в пивной здоровенного мужика,

который выдавал себя за Геракла и в доказательство предъявлял фиговый

листок.

Поползли по городу слухи. Говорили, что Геракла заколотили потому,

что, оказывается, его лепили с двоюродного брата атамана Петлюры.

В один из воскресных дней огромная толпа смяла наряд милиции, раску-

рочила доски и наступила жуткая тишина. За досками никого не было...

Возмущению горожан не было предела дней шесть, а потом потихонечку

миф о Геракле стал удаляться в прошлое. В городе снова стало спокойно и

тихо.

Что касается Геракла, то кое-кто в городе скажет вам, где он. Зав.

мастерской по изготовлению надгробий и памятников Завидонов Никодим,

согласовав вопрос с начальством, вывез скульптуру из горсада на кладби-

ще. Очень кстати скончался один старичок, безымянный, глухонемой. Вот

Никодим и водрузил ему на могилку статую Геракла с душераздираюшей над-

писью: " Внучеку от дедули".

Так что в Зареченске опять две достопримечательности, как в каждом

приличном городе: дуб, в тени которого проездом стоял Пушкин, и могила

великого сына греческого народа товарища Геракла. Причем, чтобы не было

разночтений, Геракл вкопан в землю по пояс. Отчего, как вы сами понимае-

те, памятник только выиграл.

[navan]

Истина

 

Новенький красный с белым трамвай подкатил к остановке. Наверху, где

положено, номер 49. А в нижнем углу, слева от водителя, другой номер -

25. Очевидно, один из номеров при перемене маршрута забыли снять.

Люди, толкаясь, лезли в двери, тревожно переспрашивая друг друга:

- Как он идет, идет как? По 49-му или по 25-му?

- Слепой, что ли? Номер вверху видал? 49-й!

- Ничего такого подобного! Это 49-й, но сегодня пустили по 25-му по

просьбе трудящихся.

- Дайте влезть! Вы в 49-й садитесь?

- Сажусь, но не в 49-й, а в 25-й!

Короче, набился полный трамвай тех, кто сел в 49-й, и тех, кто влез в

25-й. Двери захлопнулись, трамвай поехал.

- Товарищи! Кто-нибудь может толком сказать, в каком трамвае я еду?

- Лично я еду в 49-м!

- Ага! Люди! Посмотрите на нее! Все едут в 25-м, а барышня в 49-м! Я

счас от смеха умру!

- Умрете вы позже, когда приедем на 49-м на кольцо, в Кузьминки!

- Милая моя, сначала доедете с нами в Маноново. А оттуда на такси за

двадцать пять рублей рванете к себе в Кузьминки! Да вас еще никто и не

повезет, оттуда не уезжают.

- Спросите у вагоновожатого, он-то должен знать, куда едет!

- Вожатый закрылся, у него орет транзистор, что-то объявляет в микро-

фон, но звука нету!

- Граждане! Друзья! Мы же разумные существа! Дама, вас я не имею в

виду! Проголосуем! Куда едет большинство, значит, туда поедут все! Это

логично! Кто едет в этом трамвае в Кузьминки, поднимите руки! Так,

пятьдесят пять. А есть идиоты, которые думают, что они в этом же трамвае

доедут в Мамоново? Та-ак... Тоже пятьдесят пять...

- Женщина! Прекратите истерику, не сморкайтесь в меня! До моста 49-й

и 25-й идут одинаково! А там он повернет налево!

- А я говорю - направо, это и ежу понятно!

- То-то я не вижу здесь ни одного ежа. В отличие от вас, ежи никогда

не садятся в трамваи, которые идут по двум маршрутам одновременно.

- Что значит "одновременно"?! Как можно идти направо и налево однов-

ременно! Или трамвай за мостом разваливается напополам?

- Дама, кончай реветь! У всех муж дома голодный! У тебя где муж голо-

дает, слева или справа? Слева? Поздравляю! Умрет голодным!

- Послушайте, товарищ! Все орут, а вы молчите! Некрасиво. Можно поду-

мать, вы один знаете, куда идет трамвай!

- Да, я знаю. Но вам не скажу.

- Почему?

- Вы тогда выброситесь.

- Вы меня пугаете! Куда идет этот трамвай?!

- Между нами, он идет по восьмому маршруту. Я дал вожатому пятерку,

он обещал подвезти. Только тс-с! Не надо остальных волновать!

- Как по восьмому? Пустите, я выброшусь!

- Никто не выбросится, двери заклинило, до кольца никто живым не вый-

дет!

- Дайте водителю по башке! Скажите - от меня! Мы имеем право знать,

куда едем!

- Если ему дать по башке, трамвай сойдет с рельсов!

- Пусть! Лучше сойти с рельсов, чем по рельсам неизвестно куда!

- Уступили бы место старушке! Бугай в кепке, я вам говорю!

- Это я-то старушка?! Да я моложе вас всех, вместе взятых! Просто

после вчерашнего плохо выгляжу.

- Видите, может, она моложе меня. С какой стати уступать место?! К

тому же я еду в 49-ом, а бабушка в 25-ом! Пусть сначала в наш трамвай

пересядет!

- Слушайте, может, это террористы?!

- В каком смысле?

- Ну, угнали трамвай и на нем - в Грецию.

- С каких это пор 49-й начал ходить в Грецию?

- Простите, жена просила дрожжи достать. Не в курсе, в Греции дрожжи

есть?

- В Греции все есть, но на 25-ом туда не доедете!

- А на 49-ом?..

В это время трамвай выехал на мост. Все замерли. Направо не повернул!

Половина пассажиров восторженно взвыла. И налево не повернул! Тут подп-

рыгнула от радости вторая половина. И кинулась целовать первую. Трамвай

шел прямо, туда, куда никому не было нужно. Но все были счастливы, пото-

му что справедливость восторжествовала.

[navan]

Невозможный человек

 

Поселился в доме сосед по имени Иван Петрович. С виду как все, а ока-

залось, невозможный человек. Ходит и зудит: "Так жить невозможно!" А сам

при этом живет. И приговаривает: "Так жить невозможно!" Ему говорят:

"Что ж вы себя мучаете, взяли бы да и умерли, как честный человек! А вы

только других подначиваете!"

Допустим, так жить невозможно, но зачем вслух говорить, настроение

портить? А Иван Петрович ходит и свое гнет: "Так жить невозможно!"

Ну и уговорил. Настасья Васильевна, старушка неполных восьмидесяти

лет, послушалась его, на сквозняке что-то съела, упала и умерла. Может и

не из-за Ивана Петровича, но в результате.

Михаил Романович, инженер пятидесяти лет под программу "Время" из ок-

на выпал, заслушавшись. А Иван Петрович ходит и бубнит: "Что я вам гово-

рил! Так жить невозможно!"

Судакова задумалась над его словами и восьмого марта с цветами и мы-

лом под машину ушла целиком.

Супроев с неизвестной болезнью слег. Его от всего подряд лечат, а он

на своем стоит, умирает.

Иван Петрович даже помолодел, сукин сын! Ходит, ручки потирает:

- А я что вам говорил! Так жить невозможно!

И вправду стало жить невозможно, когда вокруг косяком умирают.

Тогда оставшиеся в живых сговорились, пригласили Ивана Петровича на

крышу салют посмотреть и на шестом залпе столкнули дружно с криками

"ура". Все подтвердили, что несчастный случай произошел умышленно и са-

мопроизвольно, поскольку упавший утверждал "так жить невозможно", что и

доказал личным примером.

Как Ивана Петровича не стало, думали, сразу другая жизнь начнется, ан

нет, вроде все то же самое! Никто вслух не творит, но чувствуют одинако-

во: "Так жить невозможно!"

Вот такой человек, Иван Петрович. Умер, а дело его живет!