Дрочить западло

[DOMINIK]

Мой дядя по отцовской линии старше меня всего на два года, и поэтому дядей я его никогда не называл. Витька и Витька. Под его молчаливым прикрытием я приобретал во дворе авторитет, потому что запросто мог подойти к «старшакам» и с ленцой протянуть им руку для приветствия, стрельнуть сигарет, потрещать за жизнь и ткнуть кулаком в плечо дядьки: давай, Витек, я свалил. В ответ получал одобрительный подзатыльник и, по блатной моде ссутулив плечи, шаркал к поплевывающим в сторонке корешам-сверстникам. И хотя у других пацанов тоже были старшие братья, по сравнению с теми мой дядька обладал куда более весомым авторитетом. Он был рукопашником, не курил и не пил даже пива, много молчал и редко говорил, зато в стычках стенка на стенку всегда летел впереди всех и с гиканьем врубался в толпу неприятеля, успевая в первую же минуту вырубить троих-четверых бойцов.

После девятого класса Витька поступил, как и ожидал мой отец, в физкультурный техникум, но не на тренера-рукопашника: еще до всех вступительных конкурсов, в день подачи документов он спарринговался с каким-то башкиром и сломал руку. В итоге – четырехлетка на учителя физкультуры; обидно было даже мне, а Витька – тот вообще впервые в своей жизни напился.

Наступил сентябрь, я пошел в девятый класс, Витька – в «бурсу», нас разделяли полторы сотни километров, а объединяли Витькины друзья. Примерно раз в месяц они ухитрялись как-то навестить Витьку, и как выяснилось позднее, дело было не только в крепкой дружбе. В декабре, зафрахтовав у какого-то деда разбитый в говно «рафик», старшаки поехали к Витьке в Михайловку и прихватили с собой меня – после долгих уговоров.

 

Михайловка была родиной какого-то советского спортсмена, во времена мохнатые намутившего медаль в каком-то спортивном междусобойчике стран Варшавского договора. В ознаменование сего восхищенные болгары построили на малой родине героя два трехэтажных здания: учебный корпус и общагу будущего физкультурного техникума, а директором туда решением партии определили упомянутого чемпиона. По сравнению с судьбами многих других советских спортсменов, не самый хуевый финал спортивной карьеры… но не о том речь.

А речь о женской половине техникумовской общаги.

Половина эта была предметом вожделения всех местных пацанов, которые к вопросу межполовых отношений подходили своеобразно. Местных Матрен они портить не хотели, бо сёдня ее выебешь ты, завтра рыжий Васька, а послезавтра она к тебе придет и назначит будущим папашей. Или придет отец-механизатор и наваляет пиздюлей за то, что Матрена пришла позже десяти.

 

А из бурсы девки – что надо: ебать есть где, жирных коров нет вообще, все больше худенькие гимнастки да высокие волейболистки, а пловчихи – отдельня песня, причем самая сладкая. И никаких родителей, никаких «мама не пускает», а ночную вахтершу тетю Свету нейтрализовывали поллитрой свекольного сэма.

Так бы и пасся табун деревенских жеребцов в общаге круглыми сутками, но ведь во второй половине оной не шахматисты с балерунами жили. А жили там: боксеры, рукопашники, борцы вольники и классики, тяжелоатлеты и самбисты. Этим тоже хотелось шишку попарить, и приблудные колхозники ну совершенно не шли в масть при таком раскладе. Полуголодной деревенской молодежи трудно было качать права перед откормленными гречневой кашей студентами, но природа регулярно брала свое, и стычки на пустыре перед общагой носили регулярный характер. Студенты же иначе чем компанией в пять-шесть человек на деревенские улицы заходить не рисковали, и на территорию общаги кого попало не пускали – толпой тем более.

Так что нам пришлось долго объяснять парням из общаги, что к чему; ведь ни мобильного, ни какого-либо еще пейджера не было в то время ни у нас, ни у Витьки, а мало ли чем он в это время мог быть занят… В общем, нас сдержанно, но твердо вывели за забор – ждать результата поисков.

Перед общагой же уже собрались побренчать на гитаре местные, косо на нас поглядывая.

- К девкам, значит? – лениво отслоился от штакетника налысо стриженый паренек с чубчиком. Мы нервно усмехнулись.

- А че ты такой… в кепочке? – покритиковал мою бейсболку Чубчик и, сплюнув, хлестнул без замаха левой.

Я к таким вот скоропалительным разборкам не привык, обычно стороны более обоснованно выражают свои претензии перед тем, как бить. Машинально я ушел от удара корпусом влево – и попал на охуительный крюк правой. Детская ошибка, мне так стало обидно, что я упер руки в колени, тряхнул головой, не обращая внимания на посыпавшиеся удары, распрямился с подскоком, въебал навесным сверху и - понеслась.

Мы держали оборону минут пять, пока в общаге не сообразили, что вот эти вот клоуны, что-то там за какого-то Витька лепившие, ебашутся всерьез с местными, а стало быть, вполне даже камрады. Бодренько в нашу сторону побежали упитанные физкультурники, легко перемахнули через забор и вклинились в заваруху, как нож в масло, сея после себя смерть и разрушения… мда, тут я напиздел чуток для красного словца, просто было дохуя отпизженных.

Через полчаса мы вдесятером сидели в комнате, в которой мой дядька проживал с боксером Лехой. Оба ржали над моим детским попадаловом, терли со старшаками за какие-то более важные темы, достали ганжу и в хлам накурили всю компанию, и наконец в воздухе пронеслось ритуальное:

- Ну че, теперь по бабам?

Собственно говоря, для того и перлись.

 

Я активно заигрывал с худенькой гимнасткой Викой, она относилась к заигрываниям благосклонно, другие пацаны тоже нашли себе подруг, а у кого-то были знакомые еще с прошлого посещения. Все оказались при деле, никого не обломало.

Вику я прижал к стене в коридоре, мял ее едва ощутимую грудь и елозил пальцами под короткой юбкой, жадно присосавшись губами к ее чувственному (не пижжу) рту. Временами выходя из забытья, Вика передвигала нас в неизвестном для меня направлении – я только в дверях понял, куда. Обшаривая друг друга руками, мы стояли на пороге душевой.

Вдоль стены стояли кабинки с символическими дверками – снизу видны были ноги до колен, сверху голова с шеей от плеч. Вика была ниже меня на голову, и ее не было видно совершенно. В кабинке же, закрыв нас изнутри, Вика встала лицом к стене, ко мне попкой, скинула юбку – больше на ней нижнего белья не было, уперлась голыми ступнями в боковые стенки кабинки, ладонями схватилась за трубу с холодной водой и наклонилась…

Я залихватским движением повернул бейсболку козырьком назад, спустил джинсы до колен и накатал резинку на взвившийся хищным столбом половой ***.

Введение было таким удивительным, что я застонал сладострастно и испугался даже крошечным остатком сознания, что прямо сейчас кончу. Пилотка у Вики была нежной и снаружи и внутри, а еще она обхватывала *** плотно и надежно – гимнастка, хуле. Я начал свои развратно-поступательные.

Вика со своей пиздой управлялась мастерски. Когда я двигался назад, она будто кулачком меня в себе удерживала, когда задвигал в нее – раскрывалась мне навстречу, и я скользил этаким счастливым водным лыжником по волнам Адриатического моря. Было пиздато и легко, приятно и охуительно. Из сознания ушли душевые кабинки, сама душевая, коридор, вообще вся общага, планета Земля крутилась себе где-то в стороне от меня, и русалки проплывали по ночному небу, дразня меня ракушками на гимнастических грудках, и я постанывал от предвкушения чего-то совершенно волшебного. Сзади послышалось удивленное: «О, Кепка дрочит!» - и на мой затылок обрушился хлесткий удар, и я, зажмурив глаза от ослепительных искр, повалился на испуганную Вику, по дороге кончая фейервером от нахлынувших эмоций и ощущений столь широкой гаммы…

 

Пьяного Чубчика ебашили вдвоем – мой дядька и пацан, которому этот деревенский Казанова разбил еблет, будучи застуканным при несанкционированном проникновении в общагу. Я держался за лоб и затылок, сидя на полу душевой, морщины неудовольствия и боли на моем лице разглаживала поцелуйчиками Вика. Чубчик, катаясь по полу, визжал: «Я думал, он дрочит! Дрочить западло!», а я тупо прикидывал, что и впрямь на дрочку похоже было: снизу видны только мои расставленные ноги со спущенными штанами, сверху только моя голова, и еще мои характерные стоны… а не по*** ли, чего он вообще сюда пришел! я встал по стеночке, подошел к Чубчику, протянул руку, поставил его, изгвоздавшегося, прямо, сделал короткий замах левой и, удовлетворенно заметив, что Чубчик повелся, ебнул что есть дури правый крюк.

Бормочущего что-то Чубчика мы вынесли за забор, где он пытался сообразить, что он и где он, еще до самого утра. Витек надо мной сжалился и съебнул с камрадами в столовку, а мы с Викой еще долго и счастливо еблись, оставленные вдвоем в комнате, и я в половом угаре даже предложил ей выйти за меня замуж, забыв, что мне нет еще шестнадцати, а она смеялась, прижимала мою голову к своей груди и отхлебывала пиво из горлышка, совершенно забыв о фигуре и спортивных результатах.

 

Win99n