Бляди

[DOMINIK]

- Вас как постричь? - спросила Тамара.

Поежилась. В парикмахерской было холодно. Впрочем, место, где она работала, было и не совсем парикмахерской.

Начать с того, что женский зал - вообще отсутствовал. Был только мужской. И еще сауна имелась. Ну, да. При парикмахерской.

Некоторое время, будучи наивной дурой, Тамара думала, что хорошо устроилась. Платили здесь, конечно, чуточку больше, чем Тамара могла бы получать в других, обычных, парикмахерских. Но была и разница. Стричь клиента Тамара была обязана голышом. Впрочем, тонкие стринги допускались. Ну, еще каблуки.

Тамара часто простуживалась, поскольку в парикмахерской было холодно. Нет, конечно она не всю смену была голой. Раздевалась только перед началом стрижки. Включалась музыка, Тамара исполняла недолгий стриптиз, скидывала халатик, выгибалась у шеста (специально в центре мужского зала встроен был), а потом шла к клиенту. Мыла ему голову, ну а потом, как и полагается, стригла.

Директор парикмахерской Лаврентий Шалвович относился к работницам, как к человеческому мусору. Недавно он собрал экстренную планерку у себя в кабинете.

 

- С фантазией надо относиться к клиентам! С фантазией! Стрижешь его - не тупи, как корова! Сиськой его погладь. Чтобы мурашки у него по коже пошли. И жвачку не надо жевать. Это я тебе, Гасанова, говорю.

 

Тамара с облегчением вздохнула. К ней директорские претензии, по счастью, не относились. Она-то все время сиськой терлась. Не забывала.

Лаврентий Шалвович наезжал на казашку Гасанову. Та, как Тамара могла заметить, в последнее время явно пребывала в какой-то депрессии. Действительно, стригла народ кое-как, не справлялась.

- Бухала, Гасанова, вчера? - Лаврентий Шалвович плющил казашку тяжелым взглядом. - Да не махай головой, я все знаю. Мне все, ***, рассказывают. Текилки ебнула, потом жвачкой зажевала.

Казашка смотрела на него совершенно ничего не выражающим, совершенно овечьим взглядом. Имя у нее было длинное, сложное, и Тамара его не помнила. Называла казашку Зулей. Та ничего против не имела.

- А клиенты - нюхай твой перегар зажеванный.

Досталось и Полищучке - рябой и рыжей дурынде откуда-то из Прикарпатья:

- Клиентам «шо» - не говорят. Это своим бандеровцам у себя там говори.

- Тоже мне великоросс нашелся, - ответила Полищучка. Она заочно училась на истфаке, знала много умных и часто обидных слов.

- Что?! - Лаврентий Шалвович перешел на крик. - Да как ты смеешь! Пиши заявление!

Впрочем, быстро успокоился.

Тамаре тоже досталось на орехи. Тоже, мол, «шокает» и «гэкает». Тамаре стало обидно. Сроду она не «шокала». На Криворожье вообще редко говорят «шо».

Потом Лаврентий Шалвович приступил к тому, что называлось раздачей месячных премий. Хотя никакие это были не премии, а проценты за интимуслуги.

В парикмахерской был отдельный кабинет, с кроватью. Для экономии места там же стоял телевизор с караоке. Если клиенту приспичивало, парикмахерши шли с ним. Это стоило тысячу рублей в кассу. Парикмахерше потом причиталось четыреста.

Многие клиенты ездили и не стричься вовсе, а сразу в сауну. Так что парикмахершам этого странного салона красоты доводилось стричь людей даже не каждый день.

- Это тебе, тебе, тебе, - раздавал Лаврентий Шалвович конверты.

Тамаре конверт показался тонким на ощупь. «Наверное, пятитысячными выдал», - подумала она. Действительно, в прошлом месяце Тамара хорошо потрудилась. Сколько у нее было клиентов? Да больше сорока! Во как! Это если по четыре сотни за каждого, сколько получится?

- А почему у меня только три тысячи? - раздался возмущенный голос Полищучки. - Это что такое?

- Кто это сказал? - с угрозой произнес Лаврентий Шалвович.

- Ну, я, - сказала Полищучка. Ее, кстати, звали Русланой.

- Ты спрашиваешь, почему ты столько получила? А кто «шокал»? Кто «гэкал»? Кто народ отпугивал?

- Но Лаврентий Шалвович! Столько же… Это же смех какой-то…

- Смех? Бери ручку, бумажку. Пиши заявление: «Прошу уволить меня с сегодняшнего дня». Писать-то по-русски умеешь?

Это директор издевался. Конечно же, он знал, что Руслана Полищук заочно училась на истфаке. У кого она несколько раз отпрашивалась на сессию?

Тамара тоже раскрыла конверт. Там было три бумажки. Три тысячи. Для того, чтобы прожить, Тамаре нужно было много больше.

Она тоже хотела было возмутиться, но инициативу скандала перехватил Лаврентий Шалвович:

- Работали отвратительно. Все оштрафованы. Кому не нравится, пишем заяву и уебываем отсюда на ***. Посмотрю я на парикмахерскую, где вам станут платить столько, сколько я. Еще проценты им не нравятся. Ишь, ***! Проценты, чтобы вы знали, выплачиваются, когда есть прибыль. При-быль! А где в нашем гадюшнике прибыль? Ну-ка?

Когда Лаврентий Шалвович переходил на крик, он становился по-настоящему страшен. Грозно топорщились усы, блестели глаза, трясся подбородок.

Тамара положила деньги в сумочку, чувствуя себя оплеванной.

Да проживет она. Зря, что ли, она наладила у себя в съемной квартире, частную парикмахерскую? Берет дешевле, чем в салоне, а стрижет не хуже, даже лучше. И время удобное. Днем одну-другую соседку постригла, вот уже и денежка. Мужики тоже стричься ходили. Иван Арнольдовича с третьего этажа Тамара, как-то задумавшись, стала гладить сиськой, как на работе привыкла. Иван Арнольдыч ничего не сказал, только посмотрел на нее странным взглядом. Тамара догадывалась, что он - влюбился.

«Надо будет объявления развесить, - думала Тамара. - На третьем подъезде, и еще на четвертом».

Она выживет. Хуй этому Лаврентию Шалвовичу. Правда, выходит, задаром весь месяц пахала. Хорошо, хоть не сосала.

В отличие от Гасановой.

Тамара хихикнула, но настроение все равно не стало лучше.

***

 

Клиентов не было, ни в зале, ни в сауне, и девчонки курили на лестнице. Говорили о том, какой Лаврентий Шалвович все-таки ***. Тамара лишнего не пиздела, а только головой кивала. Вообще рот открывала меньше всех.

Гасанова, так та наебенилась с горя текилой, и сейчас ее несло, то лучше она сосать пойдет на Ленинградку, чем здесь останется. Но что-то подсказывало Тамаре, что останется Гасанова. И еще долгожительницей этого места станет.

На душе у Тамары скреблась противная, колючая тоска.

- Все курите? - появилась на лестнице Анна Андреевна, администраторша, баба подлая и противная. - Бездельницы.

- Ой, вы бы только, Анна Андреевна, не пиздели, - сказала Гасанова.

Анна Андреевна переменилась в лице.

Парикмахерши ее не любили. Она наблюдала, доносила. Но в компанию к девчонкам не лезла.

- Что, Гасанова? - процедила Анна Андреевна. - Ты вообще в своем уме, так разговаривать?

- Я сосала бесплатно целый месяц, Анна Андреевна, - развязно заявила Зуля. - Теперь и вы мне рот заткнуть хотите.

- Объяснительную мне напишешь, - сказала Анна Андреевна. - Я напомню.

- Просто поражаюсь, - сказала Руслана Полищук, - насколько организация нашего труда стремится соответствовать законодательной базе. И налоги-то с нас берут, как со всех. И льготы у нас есть, и медицинские полисы. Давайте, Анна Андреевна, мы позвоним на телевидение, в передачу «Человек и закон»? Пусть нашу парикмахерскую покажут, как образец самого законопослушного предприятия, а?

- Поумничай мне, - не без угрозы парировала Анна Андреевна. - Так, Тамара. К клиенту.

- А почему я? - спросила Тамара.

- Потому что так надо.

Что случилось бы с Тамарой, если бы она пошла в отказ? Какие неприятности? Уволили бы ее?

Ответы на эти вопросы наша героиня все-таки не решилась получить экспериментальным путем. Она прошла в зал.

Клиент был похож на обезьяну. Крупный, с плоским лицом. И вдавленной переносицей. Словно, когда лепили это лицо, хотели вдавить нос поглубже в физиономию, а он, упрямый не давался, вылезал наружу. В итоге - вдавили его криво и кое-как, и торчит теперь посреди физиономии ни то, ни се.

Без всякой симпатии рассматривала Тамара лицо этого человека. Он был некрасив. Говорят, что настоящий мужчина не должен быть симпатичнее обезьяны. Но этот был - уродливее любого примата. В тех хоть какая-то простота есть, звериная невинность. А вот у этого мужика в глазах стояла злоба.

Долгое время Тамара думала, что самый страшный мужик - это боксер Валуев. Но нет. Этот, который сидел сейчас в кресле, был даже страшнее.

Этот мужик, если разобраться, даже на человека-то был не очень похож. На макушке у него просвечивалась лысинка, окруженная темными волосками. Запущенная голова. Давно стригся.

- Вас постричь? - спросила Тамара.

- Стриги, - прорычал монстр в кресле.

«Господи! За что мне это все?» - подумала Тамара. И тут же получила в своей голове ответ: за слабоволие и мягкость. За то, что отказать не можешь. Тамара уже давно замечала, что разговаривает сама с собой, как героиня фильма «Рассекая волны». Притом вот еще что. Когда Тамара задавала себе эти вопросы, ответы в своей голове она получала весьма неожиданные. И порой даже парадоксальные. Во и поди докажи, что не с Богом разговаривает?

- Давайте голову помоем, - грустно сказала Тамара, в очередной раз глупо и безнадежно надеясь на то, что не придется раздеваться, что этого типа надо всего-навсего постричь.

Анна Андреевна врубила Blue Valentine Тома Уэйтса. Почему-то в их гнусной парикмахерской решили, что стриптиз перед клиентами должен исполняться исключительно под такую музыку. И Тамара успела ее возненавидеть. Как поляки, должно быть, ненавидят полонез Огинского, звучащий из турникетов московского метро. То есть и душу когда-то грела мелодия, но - опохабили.

Тамара немного покрутила попой, сорвала с себя халатик, следом лифчик. Осталась, в чем мать родила. Повела клиента к раковине. Пока мыла голову, смотрела - не встал ли у этого человека? Нет, вроде не встал. Вдруг пронесет?

Нет, - ответил ей внутренний голос. - Не пронесет.

Тамара вздохнула, взялась за ножниц и расческу.

- Ты охуела? - низким голосом спросил человек в кресле.

- Что такое? - опешила Тамара.

- Ты не спросила меня, как я хочу постричься, - сказал клиент. - Поэтому мне интересно: ты охуела?

«Ну, вот, началось, - подумала Тамара. - Надо Костика звать». Костиком звали охранника, который дежурил сегодня. Парень крепкий, симпатичный, в спецназе служил. И, главное - спокойный. Может, целыми днями сидеть, телевизор смотреть рядом с Анной Андреевной. Ну, и конфликты - а как без них? - разруливать.

Звать - не звать?

- Ой, извините, пожалуйста! А как вас постричь? - проворковала Тамара.

Уж если провинилась, то лучше изображать паиньку.

- Под Цезаря, - проворчал клиент.

- Это как?

- Что же ты за парикмахерша такая? - Клиент сорвал полотенце, повернулся к Тамаре. - Ты вообще - стричь умеешь? А ну-ка, девочка, поди, менеджера мне своего позови.

Накатила тоска. Тамара вышла в фойе.

- Анна Андреевна, клиент вас спрашивает.

- Что ты там натворила? - ахнула Анна Андреевна, решительно направилась в зал.

Костик бросил на Тамару вопросительный взгляд: нужна, мол, помощь? Тамара благодарно покачала головой: нет, Костя, не нужна. Спасибо.

- Как постричь - не спросила, что такое под Цезаря - не знает, кто у вас работает? - доносился разгневанный голос клиента.

Анна Андреевна что-то тараторила, успокаивала. Потом подошла к Тамаре, которая вяло покачивалась у шеста под Red Right Hand Ника Кейва (нашли, ***, еще и это вместо стриптизной музычки).

- Под Цезаря - это налысо, чтобы лысину прикрыть, - тихо сказала она. - Потом еще с тобой, Тома, поговорим об отношении к клиенту. Кстати, если отсосать попросит, не вздумай отказываться.

То ли Анна Андреевна произнесла это чересчур громко, но клиент услышал. Тамара готова была спорить, что сделала она это специально. Сучка.

***

 

Хуй у этого амбала тоже оказался выдающийся. Огромный. Он просто не помещался в Тамару. И в какой-то момент Тамара стала изворачиваться, препятствуя проникновению.

- Ладно, - не без угрозы в голосе сказал клиент. - Соси тогда.

Тамара, может, и спросила бы, как его зовут. Но человек этот был ей настолько противен, что и спрашивать-то не хотелось.

- Нет, - сказала Тамара. - Не буду я сосать.

Неярко горел торшер. Тамара могла видеть клиента. Его ничего не выражающее лицо. Его взгляд, выражающий как раз очень многое.

- Ты охуела, - сказал клиент. - Сначала ты меня хуево постригла. Теперь не хочешь сосать. Ты охуела, тварь. Что тут у вас вообще, ***, за гадюшник.

- Ой, ну не нравится, так и идите себе, - сказала Тамара. - Скажите администратору, пусть деньги вернет.

Наверное, это было ее ошибкой. Потому что не скажи Тамара этих слов, ничего из дальнейших событий и не было бы.

Сразу после того, как она все это произнесла, клиент ударил ее. Бил всерьез - кулаком по лицу. Тамара смогла увернуться, но все равно - костяшки мазнули по скуле.

А потом клиент сделал обманное движение левой. То, что оно - обманное, Тамара поняла не сразу. Лишь когда этот человек схватил ее за волосы другой рукой.

- Попалась, пизда, - сказал мужик.

- Я закричу, - предупредила Тамара.

Агрессор больно ткнул ее кулаком в живот. Перехватило дыхание.

Он поволок ее куда-то по полу. А потом Тамара заметила, что в руке у него вдруг появились ножницы. Большие, садовые.

Но откуда им взяться? Здесь таких и не было. Значит, клиент принес их с собой. ***.

Наверное, надо было заорать.

- Ты меня хуево постригла. Вот и я тебя тоже - хуево постригу, - бубнил клиент.

Надо было заорать.

Волосы. Он резал ее волосы. Чудесные, ухоженные. Резал быстро, грубо. Словно, действительно, газон стриг.

Он превращал ее в уродину. А Тамара и пикнуть не смела.

- Тварь, блядина. Теперь ты поняла, как надо относиться к клиенту?

«Это маньяк! - думала Тамара. - Вот сейчас он этими ножницами - по горлу. Вскочить? Убежать?»

«Не убежишь ведь», - ответил внутренний голос.

Но Тамара все равно вскочила, побежала. И действительно, далеко не ушла. Собственно, даже из комнаты выбежать не успела.

Человек с неожиданным проворством бросился на нее. Миг, и зажал ей рот своей огромной ладонью. А потом ее правого уха коснулась холодная сталь.

Стало горячо.

И лишь потом больно.

Тамара хотела закричать. Но не могла. Как не могла и поверить в то, что это случилось.

Маньяк с ножницами ее уже не держал. И она лежала, вся в соплях, на полу, зажимая рану ладонью. Она хотела закричать, но ее тошнило. И перед глазами все кружилось.

Это скорее всего была галлюцинация, вызванная болью и шоком. Но все-таки, что во рту у него что-то было. Что-то розовое, красное по краям.

Когда Тамара поняла, что этот тип жрет ее отрезанное ухо, перед глазами у нее все замутилось, и милосердное сознание на какое-то время покинуло тело.

***

 

Потом были какие-то менты. Все пытались что-то у Тамары выяснить, а ей было хуево. Хотелось спать.

Была больница. Врачи что-то там зашивали. Ставили укол от столбняка. А Тамару трясло. Она спрашивала врача: а можно ли подобрать ей искусственное ухо? А тот что-то нервно отвечал, что врача, того, кто по протезам, сейчас нет. Будет только днем, после двенадцати.

Он что-то записывал на бумажке, совал ее Тамаре в ладонь. А у Тамары никак не получалось ее взять - так тряслись руки.

- Жалко, что у вас не осталось вашего уха, - говорил врач. - Мы бы, может, сделали тогда слепок.

…На следующий день, когда она пришла на работу, Лаврентий Шалвович был на месте. И требовал Тамару к себе в кабинет.

Он не смотрел ей в глаза. Говорил:

- В общем, я решил. Не приходи сюда больше. Пиши заявление. Трудовую у Анны Андреевны заберешь.

Перехватило дыхание. Как тогда, когда маньяк ей в живот ударил.

- Вот так, значит, да? - спросила она.

- Что вот так? - Директор по-прежнему не смотрел в глаза. - А ухо ты потеряла из-за халатности. И разгильдяйского отношения к… экгхм… служебным обязанностям.

- Да не обязана я ему *** сосать! Не договаривались мы с вами так. Я вообще парикмахершей устраивалась!

- Да, парикмахерши у нас имеют… э-э… кое-какие дополнительные обязанности. Но они же и оплачиваются.

- Оплачиваются? - Тамару уже по-настоящему трясло. Наверное, она была неправа, говорила чушь. Но остановиться уже не могла. - А вы *** когда-нибудь сосали, а, Лаврентий Шалвович?

- Что?! - Директор опять повышал голос, в своей любимой манере. - Пошла из кабинета. Пошла! Пошла!

И Тамара, глядишь, и пошла бы. И ушла, ненавидя самое себя. Все бы кончилось спокойно, если бы Лаврентий Шалвович не бросил ей вслед:

- Смотри-ка, блядешка обыкновенная. А все туда же, права качает.

- Я, между прочим, Лаврентий Шалвович, ухо на работе потеряла.

Она чувствовала, что сейчас расплачется, глупо и жалко.

- А вы мне даже денег не хотите заплатить. За производственную травму.

- Да какие тебе деньги? За что тебе деньги? - в обыденной жизни директор говорил без акцента. Но когда он торговался, или посылал кого-то на ***, акцент вдруг пробуждался. Да какой! Сочный, смачный, наглый. - Ментов привела, теперь проверять будут, налоговая-хуеговая, за это тебе деньги? Пошла на *** отсюда, шавка, и скажи спасибо, что второе ухо не оторвали.

…Тамара чувствовала, что если она не сделает этого, то просто исчезнет как личность. Перестанет быть, как человек.

Она прошла в зал, взяла самые большие и острые ножницы.

- Чего вернулась? Денег нету, - начал было Лаврентий Шалвович, когда она перешагнула порог кабинета.

Но осекся. Все смотрел на ножницы в ее руке.

А Тамара совершенно точно знала, что теперь-то, наконец, поступит так, как хотела.

 

(с) LoveWriter